Выбрать главу

И она оставляет Гепа стоять у дерева. Он пытается осмыслить ее слова. Собирается с силами, идет следом, догоняет у самой машины — Вера как раз положила руку на ручку дверцы.

— Я никогда не считал тебя избалованной, — говорит он, причем так громко, что она замирает.

— Но ты считал, что мне легко жилось, — возражает она.

На это он не отвечает. Это правда.

— Мне легко жилось, но с тобой я иногда бывала ужасно противной. Мне легко жилось, и все же я легла в постель с единственным человеком на свете, с которым это непростительно, даже при твоем прославленном всепрощении. А потом я сделала это еще раз, но ты тем не менее снова готов меня простить. Потому что ты великодушный Геп, оделяющий нас всех своим благоволением. — Она отрывает руку от машины, наклоняется к нему и шепчет в ухо. В этом движении никакой интимности, просто последний выстрел она хочет сделать с близкого расстояния: — А пошло оно, твое благоволение, Геп. Ни хрена оно для меня не значит.

После этого она садится в машину и едва успевает захлопнуть дверцу, когда мать ее трогается с места.

Геп видит — внезапно и во всей полноте, — насколько представления о жене обусловливали его представления о самом себе. Он — непривлекательный тучный мужчина, которому удалось завоевать любовь красивой женщины. Он — муж, который, благодаря своей доброте, способен любить недобрую жену. Он — симпатия и эмпатия, их довольно, чтобы терпеть партнера, начисто их лишенного. Весь мир видел, что жена едва снисходит до него, и все это время его глубоко запрятанное эго пребывало в уверенности, что это он до нее снисходит. Человек, который определяет себя через сравнение с другим, решительно не склонен менять свое мнение относительно этого другого. По крайней мере, именно это он себе говорит в оправдание того, почему эмпатия его никогда не простиралась до тех пределов, где в ней существовала особая потребность.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Питер — человек опытный и не питает никакой надежды на то, что члены его семьи, выйдя из стен церкви, забудут про спектакль, устроенный Лавинией. По дороге домой Юна тихо кипит на соседнем сиденье, а Тея хмурит брови всякий раз, как он встречается с ней взглядом в зеркале заднего вида. Он не чувствует необходимости обсуждать речь Лавинии. Ничего нового она о нем не сказала, обзывали его и похуже, чем алчным спекулянтом. Земля и строения слишком много значат для людей, в них живущих, не может каждая сделка проходить без взаимных обид. Единственное, что его грызет, — Арло досталось еще и за то, что он его сын. Не будь у них общей крови, потребовала бы Лавиния, чтобы Арло присутствовал на похоронах? Пришло бы ей в голову, что горе можно заглушить, ринувшись в нападение? И ведь Ли тоже вынуждена была сидеть и слушать, как Лавиния поливает грязью ее сына. И все же никакого непоправимого вреда она не причинила, говорит себе Питер. От смущения еще никто не умирал.

Утихомирить Юну и так было бы непросто, особенно после Вериной выходки, но Арти еще и умудрилась сделать так, чтобы Тея ехала в их машине. Уже и то хорошо, что Арти не выглядела такой уж потрясенной. Слегка отрешенной, да, — когда объясняла, что они с Ли поедут на поминки, однако ей кажется, что никому из Бриско, даже Тее, там лучше бы не появляться. И, пожалуй, казалась немного скованной, когда Тея обнимала ее на прощание. Но она сейчас несет тяжкое бремя, так что это вполне объяснимо.

Юна часто копит злость в течение нескольких часов, а уж потом затевает открытую ссору; Тея же не склонна вынашивать обиды. И вот они еще не успели выехать на шоссе в сторону дома, а Тея уже начинает:

— И так-то несладко возвращаться домой при таких обстоятельствах, а тут еще изволь слушать упреки Лавинии Барри с кафедры и Верины на газоне перед церковью. Мало мне этой олимпийской трясины, так еще изволь смотреть этот спектакль. Кошмар внутри более страшного кошмара.

Питер ждет, что ответит Юна, но жена смотрит в окно так, будто ничего и не слышала.

— Мне жаль, что все так повернулось, — говорит Питер. — Я, однако, не слышал, чтобы та или другая обращались непосредственно к тебе. Считай, тебе повезло.

— А я ничего такого не сделала, чтобы они ко мне обращались. — Тея скрещивает руки на груди и разглядывает Питера в зеркало, а потом берется за Юну: — Мама, а кто этот твой спаситель? Тип, который отцепил от тебя Веру.

Юна и на этот раз отмалчивается, а Питер говорит:

— Нашему ветеринару осел сломал бедро, этот Коул его замещает. На прошлой неделе помогал матери телят кастрировать.