— Я не выдержал, и, помимо прочего, на меня давило то, что ты на меня злишься.
— А, и тут я виновата? Арло, ты хоть за что-то готов отвечать? Даже твое предложение взять вину на себя диктовалось лишь одним: нежеланием говорить мне правду. Признавать, что я сдуру выстрелила, не подумав, но ты-то прекрасно знал, в кого я целюсь.
— Только не считай, что это было преднамеренно, — упорствует Арло, и голос его срывается от страха. — Я ничего не планировал. Не думал, что ты выстрелишь.
Вот только разве ему тогда не показалось, что это сама судьба? Арти так стремительно прицелилась и выстрелила. Если б она помедлила, начала ставить условия, Арло бы во всем признался, сказал бы, что пятнышко на воде — это Райан. Если бы она хоть что-то ответила, хоть одним словом выразила свое согласие, Арло поднял бы руку и помешал бы ей вскинуть ружье. Сто разных обстоятельств сошлись в одной точке и превратили Арти в невольную убийцу. Так что виновата тут далеко не одна лишь бездумно сказанная фраза. С другой стороны, почему ему сейчас кажется, что он стоит перед сестрою и лжет? Какой-то чуть слышный голосок, погребенный на самом дне его души, нашептывает ему ответ, которого он слышать не хочет. Арло не думал, что Арти это сделает, но это не значит, что у него, пусть на долю секунды, не возникла мысль: хорошо бы она выстрелила.
И с этим не поспоришь.
— Я знаю, что это я во всем виноват, — говорит он. — Я готов открыть тебе все свои дурные поступки, все тайные побуждения. А ты мне поможешь в них разобраться.
— Ну, разберешься, и чем это мне поможет? Даже если я, допустим, смогу тебя простить, что мне с этого прощения? Ты сейчас скажешь, что мне станет легче на душе — может, даже скажешь искренне, — но истинная твоя цель в том, чтобы легче на душе стало тебе. Я не хочу прощать тебя за то, что по твоей вине погиб Райан. Не хочу прощать за то, что ты затащил меня в паутину лжи.
— Но мы дали друг другу обещание, — напоминает Арло.
— Мы тогда были детьми.
— Неважно. Ты дала обещание. Мне.
Арти вскидывает руки, защищаясь, как будто он пытался ее схватить.
— Я тогда не понимала, что, собственно, тебе обещаю, — говорит она. — И не моя вина, что ты, в силу душевной незрелости, не в состоянии понять это даже сейчас. — Арти отступает в сторону на несколько шагов. — Я не хочу видеть тебя в своем доме. И в своей жизни.
После этого она проходит мимо брата к своему джипу, как будто ничего не случилось, как будто завершился самый обычный разговор. Арло же опускается на ступени, смотрит, как сестра выезжает на дорогу; он старается как можно дольше не выпускать джип из виду.
Сетчатая дверь у него за спиной отворяется, захлопывается. Марч садится ступенькой выше, вручает ему банку с пивом.
— Я знаю, что многовато пью, но не тот сегодня вечер, чтобы бросать. Кто знает, сколько мне еще позволят прожить в этом доме? И в этом городе. Давай выпьем, пока можно.
— Мне надо побыть одному, — говорит Арло тем натянутым голосом, который в обычном случае заставил бы Марча уйти без единого слова. Но Марч не уходит.
— Может, она еще передумает, — говорит он, но в голосе его так мало уверенности, что Арло даже не дает себе труда возразить. И хотя он должен бы быть Марчу признателен за поддержку, она выглядит очень убого в сравнении с тем, что он привык получать от Арти. — Может, ей просто нужно от всех отдохнуть, — добавляет Марч. — И чтобы Тея не висела у нее на ушах.
— А тебе как, удалось отдохнуть? Судя по всему, даже двух лет не хватило: и недели не прошло, а ты снова оприходовал невестку. Если человеку необходимо отдохнуть, значит, дела у него совсем плохи.
Арло ставит неоткрытую банку на ступеньку. Нужно бы уйти в дом, запереться в гостевой комнате. Или поехать покататься. Вернуться в мотель. Что угодно, кроме продолжения этого разговора. Вот только он успел убедить себя в том, что «отдохнуть» — это не выход, и не даст Марчу возможности это опровергнуть.
— Ей нужно, чтобы вся ваша семейка больше не висела у нее на ушах. Если бы не вы, я бы сейчас был с ней.
— В смысле, если бы ей не к кому больше было пойти.
Арло видит: Марч не успел это произнести, а уже пожалел, он избегает встречаться с Арло глазами, но Арло не нужны его извинения.
— Как будто мы сами выбрали вас, ходячий набор смертных грехов: Питер — прелюбодеяние, Юна — гнев, Тея — гордыня, Геп — зависть.
— А я? — спрашивает Марч. Вид у него больше не виноватый.
— А ты хуже всех: в тебе все грехи объединились. Твой отец не спал с женой брата, твоя мать никогда не слетала с катушек от гнева, Геп завидует лишь тому, что Вера ненадолго выбрала тебя, а не всему остальному, что в тебе есть.