Райан стоит к ней спиной, в ушах наушники, он ловит горбылей. Она сбрасывает рюкзак, оставляет джинсы внутри, выуживает из-под них пакетик чипсов и бутылку «Доктора Пеппера». Стоит у Райана за спиной, наклонившись так, чтобы бросить чипсы ему на колени. Удилище не дрожит в его руке. Он просто поднимает на нее глаза, улыбаясь едва ли не вымученно, моргает. Моргает еще раз.
Она могла бы, наверное, справиться со своей привязанностью, сосредоточиться на том, что Райан ей не пара (в силу собственных семейных обстоятельств она не обращает никакого внимания на сплетни, но факт остается фактом: у Райана еще ни одни отношения не продлились дольше пяти месяцев), но мешает эта его черта. Он — мужчина, который благодаря выбору друзей и сущности женщин, с которыми раньше вступал в связь, давно привык рассчитывать на доброту только из самых неявных побуждений. Добавим к этому мать, всю жизнь считавшую, что весь мир против них, и готовую разнести в щепки любое счастье, которое выпадало на их долю. Через пару дней после их знакомства Геп сказал Арти, что Райан не вышел на работу — лежит с высокой температурой, и она явилась к нему с супом и тайленолом. Когда она предложила померить ему температуру, он попросил ее уйти, потому что не смог сдержать слез. В следующие несколько недель она убедилась, что дело было не в простуде. При любом непрошенном проявлении доброты, при всяком доказательстве того, что ей доставляет удовольствие его удовольствие, глаза у него краснели и он поспешно выходил из комнаты. Именно слезы ее и сломили, притом что сам Райан дорого бы заплатил, чтобы научиться их сдерживать. Это она тоже понимает. Непросто идти по жизни, когда пакетик чипсов способен сразить тебя наповал.
Теперь-то Арти уже поняла, как именно жизнь превратила Райана в того, кем он стал. Доброта сражала его наповал, потому что мать вырастила его в убеждении, что жизнь беспощадна. Его бесшабашность и даже его волокитство — свойства, развившиеся в человеке, которого научили, что мир суров и опасен, хоть прячься от него, хоть нет. А раз так, чего уж беречь и себя, и других? При этом Райан однажды сказал Арти, что она его изменила. Он так в нее влюбился, что вдруг понял: ему невмочь без должной бережности обращаться и с нею, и с самим собой. Может, мать все же была неправа. Может, иногда обстоятельства складываются лучше, чем ты в состоянии себе вообразить.
Она садится с ним рядом, закинув ногу ему на бедро, передает «Доктор Пеппер». Потом опускает голову ему на плечо, вытаскивает из ушей наушники.
— Арло не захотел прийти? — спрашивает Райан. Втыкает удилище в песок, вскрывает пакет с чипсами.
— Спит. Решила его не будить.
Райан кивает, чиркнув подбородком ей по лбу.
— Может, вечером?
— Может, — соглашается она.
Он снова кивает, подносит чипсину к ее губам. Она съедает из вежливости и даже самой себе не готова признаться, что вкусно.
Арти слышала о Райане еще до того, как положила на него глаз. Ее мать, Ли, как-то сказала, что видела в городе нового мужчину, очень недурного собой. Юна тоже упомянула, что Геп взял на работу сына Лавинии Барри, и ей это не по душе. Но Арти не сопоставила одно с другим, так что оба упоминания быстро забылись. Ближе к концу месяца она оказалась километрах в тридцати от Олимпа — охотилась на кроликов на чужой земле, которой владелец не пользовался, а другим не мешал. Она сидела под пеканом и обедала — и вдруг услышала треск в лесной чаще. Потянулась за винтовкой и тут увидела джинсы и яркую футболку, загорелую кожу и светлые волосы, а вовсе не мех и не перья. Они улыбнулись друг другу, и Арти ощутила не столько влечение к этому человеку, сколько то, что она только что была твердой, а сделалась жидкой.
Арти с Райаном не устраивали свиданий. Они ходили на рыбалку. Охотились на белок и диких кабанов. Раньше она предпочитала охотиться и ловить рыбу одна — или с клиентами. Когда рядом был кто-то еще, она все время сознавала себя собой, вместо того чтобы раствориться в природе, растворить в ней свое «я». Арло на природе делался брюзгливым, так что она редко звала его с собой.
Но Райан оказался другим. Она все так же растворялась в природе, но больше не в одиночестве. И то же чувство эхом звучало в ней, когда он к ней прикасался. Как будто все, что в ней есть, отходило на задний план, кроме участка кожи, который служил им соединением — она и не здесь, и здесь до последней крайности, вся ее сущность сосредоточена в отпечатке ладони на пояснице, в очерке его губ на ее шее сбоку. Изведав это ощущение, трудно будет возвращаться к жизни без него. Трудно будет перестать быть такой, какой она чувствует себя вот сейчас, в этот миг у реки, когда его теплая ладонь лежит у нее на бедре. Это — а еще кусачий вкус искусственного лука и соли на языке. Она отхлебывает из бутылки. Потом встает, надевает джинсы, наживляет удочку и рассказывает Райану про утреннее происшествие, про то, какую геройскую доблесть проявила, разнимая Марча и Гепа. Говорит: она знала, что Марч в состоянии возвыситься над своим прошлым, а того, что на то же самое она надеется и для них с Райаном, вслух не произносит.