Отсутствие Стефани делает предложение Айдена еще более заманчивым. Дядина жена убеждена, что Марч дурно влияет на своих двоюродных братьев, двоих парнишек, еще не доучившихся до старших классов, и нельзя сказать, что у нее совсем нет к тому оснований. Роман Марча с его невесткой Верой стал лишь последним из длинной череды некрасивых поступков. Потасовка на школьном футбольном поле после того, как они проиграли чемпионат штата: «Титаны» прошли пять ярдов первыми, ровно за полторы минуты; уличная драка, закончившаяся пожаром, — он уничтожил столетнее здание клуба для игры в домино. Позорное изгнание из армии. Марч о своих проступках думает не кривясь, потому что ему кажется, что их совершил кто-то другой. Если его разозлить, тело его продолжает двигаться, а мозг отключается, будто он напился до бесчувствия. Через несколько минут Марч вновь начинает себя сознавать: гнев поутих, но о том, что он только что натворил, никаких воспоминаний. Трудно приложить к себе то, что не восстановить в мыслях. Ему даже собственный диагноз — синдром эпизодического нарушения контроля — кажется чужим. Да, он охотно верит тем, кто настаивает на его правдивости, то есть всем своим родным, и все же в душе считает диагноз недоразумением.
Айден идет обратно к дому, а Марч начинает перегружать вещи из грузовика в кладовую, стараясь как можно меньше задерживаться внутри молчаливого похоронного зала. Наконец он входит в дом через переднюю дверь; дядя успел принять душ и насыпает хлопья в две большие миски.
— Собак на крыльце оставь, ладно?
Марч повинуется, хотя и неприятно захлопывать дверь у них перед носом. Айден в шортах и футболке, с коробкой овсяных хлопьев, вдруг предстает моложе лет на двадцать, напоминая Марчу, что и у дяди была бурная юность. Может, еще и поэтому он любит Марча больше других.
— Ты думаешь, я зря вернулся? — спрашивает Марч, лишь сейчас осознав, сколько осложнений может повлечь за собой его приезд.
— Нет, конечно. Хорошо, когда человек готов отвечать за свои поступки. — Айден шлепает две миски и галлон молока на кухонный стол, кивком предлагает Марчу сесть. — Оно тяжело, понятно. Мы с Питером, в принципе, были как вы с Гепом. Питер весь такой правильный — открыл свой бизнес, женился, завел детей. Прямо как Геп. А я себя долго искал. Но в итоге нашел, так что и у тебя получится.
— Погоди, — говорит Марч. — Геп завел детей? Вера все еще здесь?
Айден, который собирался отправить в рот полную ложку хлопьев, кладет ее обратно в миску.
— Они не развелись. Малыш у них.
Дядя ищет что-то на лице племянника; может, ревность? Но Марч испытывает только шок.
— Может, так оно даже проще, — продолжает Айден. — Поможет Гепу забыть и простить.
Марч представляет себе ужин на следующий День благодарения: Геп и Вера с ребенком сидят напротив него за столом. Так не проще, а в точности наоборот.
Проводив Айдена на работу, Марч пытается вздремнуть в большом кресле в гостиной. Мало ему Гепа с его недавно увеличившимся семейством, придется еще как-то разбираться с матерью: наконец-то она найдет достойную цель для своего подспудно бурлящего гнева. С такими мыслями лежа не справиться. А кроме того, каждый раз, открывая глаза, он видит, как снаружи на него таращатся его собаки — брошенные, свесившие языки.
Он встает, в надежде хоть как-то поднять настроение и себе, и собакам. Они провожают его от крыльца до фургона, прыгают и повизгивают у задней двери, понимая: раз коробки разгрузили, им больше не придется тесниться на скамеечке, на которой они ехали всю дорогу из Нью-Мексико. Если в ушах свистит ветер, им даже жара нипочем. Марч стаскивает на землю кусок плотного картона, на котором стояли коробки, — так собакам проще будет втащить свои семьдесят кило живого веса в машину.
Медленно едет по однополосной, почти не мощеной дороге, радуясь возбужденному выражению на мордах собак в зеркале заднего вида и тому, что вокруг пейзажи, которых он давно не видел: просторные выпасы, разделенные заградительными полосами из деревьев: фермеры копнят сено; собаки лают сперва на коз, потом на коров. За десять минут навстречу ни одной машины, пока он не добирается до более широкого проселка, соединяющего фермы с рынком, — проселок выводит обратно к Бразосу. Солнечный свет елочной мишурой поблескивает на мутной поверхности воды, Марч пересекает мост и оказывается на городской окраине единственного места, где когда-либо ощущал себя дома.