Питер берет чашку с кофе и уходит на крыльцо.
О ТОМ, ЧТО ПОРОДИЛО ГНЕВ ТЕИ
Сам ты меня научил: у врага надлежит поучиться.
Однажды августовским полднем в предпоследнем классе, поплавав в реке, Тея с подругой разлеглись на полотенцах на газоне и стали смотреть павлинов. Геп с Марчем играли в баскетбол на подъездной дорожке. В ту весну Марч разом вытянулся сантиметров на пятнадцать и набрал восемь кило веса. Выглядел он на Геповы четырнадцать, Геп же — на его двенадцать. Они, как это часто бывало, затеяли перепалку, Тея понимала, что вынуждена будет вмешаться. С друзьями она предпочитала встречаться у них дома. Жить в Олимпе для нее было что жить на сцене. Зачем пускать зрителей за кулисы?
— Странно, — заметила ее подруга.
— Что?
— Очень уж Марч на него похож.
Тея качнула головой.
— На кого похож?
— Представь, что мы на уроке экономики. Кто сидит на соседней парте?
Тея застыла, увидела ясно, ужаснулась тому, что сама никогда этого не замечала. Речь шла о профиле ее одноклассника Берка, который, как она сейчас поняла, был как две капли воды похож на ее отца, только светловолосый и голубоглазый.
— Блин.
— Да знаю я! У вас, наверное, какие-то общие предки. В Олимпе, если покопаться, все так или иначе друг другу родня.
— Угу, — ответила Тея. При этом обе девочки знали подлинную причину.
Для Теи жизнь на сцене маленького городка имела одно-единственное преимущество. Не приходилось никому объяснять, как она связана с Арти и Арло. Эта история давно превратилась в городское предание, впечаталась в сознание каждого. Но что, если город знает больше, чем она сама? Тея подумала о своей матери, о том, как она иногда смотрит на отца: будто он отравил землю, на которой они живут.
Подруга ушла, а Тея поднялась к себе в спальню и переоделась, то обмирая, то закипая. Она знала, что окружающие видят в ней Тею: отличницу, волейболистку, чемпионку штата в дебатах Линкольна-Дугласа. Но, помимо этого, она была дочерью распутника, доказательством чему служили двое, нет, похоже, трое ее единокровных. Она знала, что во многих смыслах это ничего в ней не определяет, но город предпочитал делать упор на другие смыслы.
Сколько она себя помнила, Арти и Арло всегда были рядом, и на протяжении многих лет она принимала ярлыки «полубрат» и «полусестра» без лишних расспросов. В конце концов, у многих ее друзей имелись сводные братья и сестры. Только к восьми годам она сообразила, что у этих друзей, кроме того, есть мачехи или отчимы. Задала вопрос отцу, и он, невзирая на ее возраст, ответил правду. Начал так: если она доросла до вопроса, доросла и до ответа. Позвал ее маму, они сели все вместе в гостиной, и он все ей выложил. К тому времени Арти давно уже стала ей младшей сестренкой, а разозлиться на отца за существование Арти и Арло значило их предать. Но почему ей ничего не сказали про Берка? Только потому, что она не спрашивала? Значит, отец слишком малодушен, чтобы взглянуть правде глаза, пока его никто к этому не понуждает?
Ну а мать? Она могла, должна была рассказать ей про Берка. С малодушием отца Тее оказалось примириться проще, чем с тем, что она считала материнской гордыней. В тот день, после ухода подруги, Тея отправилась обыскивать дом и обнаружила Юну на ее балконе — она пила диетическую кока-колу и читала роман.
— Берк мой брат, — произнесла Тея. Для нее это было настолько очевидно, что вопросительной интонации не понадобилось.
Мать шикнула на нее, отложила книгу; Тея заметила, что рука у нее дрожит.
— Сядь и говори потише. Братья все еще во дворе.
— Ты считаешь, что им тоже незачем это знать? Считаешь это нормальным — что я год за годом хожу по школьным коридорам мимо брата и понятия об этом не имею?
Ее злило, что ей солгали, вернее, не сказали правду, но самым болезненным ударом стало то, что одно время Берк ей очень нравился. Улыбки, с которыми она проходила мимо него по коридору, трепет в животе все эти месяцы — теперь это стало вещами постыдными, и ей их носить с собой. Справедливо, если и мать понесет часть этого стыда.