Когда Марч приходит в себя, он лежит на спине и тяжело дышит, плечо саднит. Геп — в полуметре, на четвереньках, губа разбита, левая сторона лица перепачкана травяным соком и грязью. Арти, явно ошеломленная, стоит между ними, в руках лопата. Геп пытается подняться, но тут мать становится между ними. Марч устремляет глаза в безоблачное небо, скрытое ветками пекана, глубоко вдыхает и выдыхает, чтобы слегка успокоиться.
— Говнюк, предатель, — говорит Геп. — Падла безнравственная.
Марч пытается изобрести достойный ответ, но тут видит над собой материнское лицо — на нем написано такое пронзительное ожидание, что Марч, к собственной досаде, не в силах его игнорировать, тем более от него только и нужно, что не дергаться.
— Один из моих парней приметил тебя у отцовской конторы, — поясняет Геп. — Ты что, думаешь, что сможешь просто вернуться к прежней жизни? Думаешь, что ты этого достоин?
Марч с удовольствием отмечает, что мать бросает на своего любимчика взгляд, полный ярости.
— Ты сюда ругаться приехал? — интересуется она.
— С ним только ругаться и можно.
Марч садится, опускает руки в траву, цепляется за нее, удерживая равновесие. Геп выпрастывает из бороды обрывок стикера с лобового стекла. За спиной у Гепа, рядом со старинным фургоном, стоит мужчина средних лет — Марч раньше не видел ни автомобиля, ни гостя.
— А мы с Арти должны все это слушать? — произносит мать. А потом тоже видит незнакомца рядом с фургоном и густо краснеет. — Вы рано, — говорит она незнакомцу. — Подождите возле выпаса.
Еще раз обозрев всю сцену, незнакомец кивает и залезает обратно в свой «форд».
Вместо того чтобы ответить матери, Геп закидывает кувалду в кабину своего фургона-эвакуатора. Потом подходит к Арти и что-то шепчет ей на ухо, после чего говорит Юне:
— Я обратно в город.
Потом бросает на Марча взгляд, по которому видно, что он с удовольствием отходил бы и его кувалдой. Тем не менее забирается в кабину и едет следом за незнакомцем.
— Еще не поздно вернуться туда, откуда приехал, — обращается мать к Марчу. — Заставить тебя я не могу, могу лишь напомнить о такой возможности. — Она закидывает голову к небу, растирает шею, а потом пешком направляется к выпасу.
Арти подбирает осколок стекла из фары, усаживается рядом с Марчем, роняет стекло ему на колени.
— Полагаю, тебя придется подвезти.
Они оба ошарашены. Лобовое стекло теперь представляет собой вогнутое непрозрачное переплетение трещин с зияющей дырой посередине. Марч понимает: двухлетнее изгнание не было карой. Кара еще впереди.
— В этом дурацком черном фургоне все равно было слишком жарко, — говорит он, и Арти улыбается краешком рта.
О ТОМ, КАК У МАРЧА НАЧАЛИСЬ ПРИСТУПЫ ЯРОСТИ
Время колос седой из зерна погребенного гонит.
Марчу было четыре года. Гепу — шесть.
В тот день в школе Геп соскучился по брату. Очень обрадовался, когда после того, как он отшагал полкилометра от решетки на дороге, где останавливался автобус, мать встретила его, распахнув дверь на веранду и выставив на крыльцо несопротивляющегося Марча.
— Идите играйте, — распорядилась она и ушла обратно.
— Что случилось? — спросил Геп.
Марч передернул плечами, вытянул руку, толкнул отцовское кресло, потом привалился к стене дома с выражением, которое все чаще появлялось у него на лице: не то чтобы гнева, но и не печали. Геп опустил ладонь Марчу на затылок, погладил, потом сказал:
— Тебе водить. — И спрыгнул с крыльца, крикнув: — Все деревья — домики!
Рядом с домом деревья росли довольно редко, а бегали братья примерно одинаково. Ростом Марч уже догнал брата и быстрее срывался с места, зато Геп за два лишних года лучше освоил координацию. Геп побежал к тополиной роще — до нее было довольно далеко. Марч преследовал его от дерева к дереву, но не успевал запятнать — Геп очень ловко проскакивал между стволами. Через пять минут Марч перестал обзывать его трусом, а потом гадом и только крякал на каждом рывке. У Гепа до сих пор болел локоть после недавней потасовки с Марчем, так что старший брат подскочил к еще одному огромному тополю, обежал его, начертив круг вытянутой рукой. А потом остановился, потому что младший издал вопль отчаяния, слишком громкий для такого тщедушного тела.