— Я всегда так и жил. Вот меня и нагнало.
Вера качает головой, а потом — и он не в состоянии в это поверить — улыбается и целует его в щеку. От обязанности откликаться его спасает старушка в ярко-зеленом жакете и юбке, она медленно пробирается к кафедре, нацелившись на орган у дальней стены. В руке у нее ноты, на лице — подходящее случаю уныние. Двое юных распорядителей запирают входные двери. Когда расстояние между створками сокращается почти до нуля, органистка начинает играть гимн «Лет скала».
Исчезают последние сомнения в том, что Марч в последний раз оказался в одном пространстве со своей семьей. Все они — он сам, Геп и Вера, Арти и Арло — ушли в нескончаемый занос, и шины никогда уже не сцепятся с грунтом. Он ничего не может сделать, сказать, изменить.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Арти никогда не считала — и не считает — себя одной из тех женщин, что способны броситься в погребальный костер, ей отпевание Райана представляется последним оскорблением в адрес умершего. Уж лучше причитания и коленопреклоненные скорбящие. Ей нужно подтверждение, что для тех, кто остался в этом мире, смерть — это некая неопрятная куча, и совершенно не факт, что удастся эту кучу разгрести. А вместо этого ей приходится сносить священника c его безупречной шнуровкой, гостей, которые дружно хранят молчание, слушая о блаженстве на небесах, причем выглядит это блаженство столь утрированно и соблазнительно, что, поверив в эти слова, прихожане должны бы подняться с мест и, передавая перочинный нож из рук в руки, перерезать себе яремные веры и рухнуть в прелестные объятия Господа. Священник корит их за эгоистичность и неправомерность горя. Как будто это по собственному выбору она чувствует боль в руке, которую больше не сжимает рука Райана. Как будто она способна забыть об этом усилием воли и обратиться к Богу.
После проповеди двоюродный брат Райана произносит речь. Никаких больше рассуждений о Боге, одни истории. Лучше того — истории, которых она никогда раньше не слышала, возможность взглянуть на Райана чужими глазами. На выпускном вечере Райан, в сильном подпитии, залез прямо в одежде в залив в Галвестоне; на целую ночь увел на прогулку дочь главы полиции Буллингера; на спор проглотил живого скорпиона. Двоюродный брат говорит: лично ему кажется, что Райан бессмертен. Арло так и ерзает рядом, постукивая ногой об пол, будто соблюдая некий стремительный ритм. Арти чувствует, как ему хочется уйти. Он что, не хочет признать, что в жизни Райана были значимые события? И не способен даже ради нее прикинуться заинтересованным?
Если следовать программе, теперь всем положено спеть гимн. Но вместо этого Лавиния встает со своего места. Присутствующие едва успевают этому удивиться — дружно поерзать на твердых скамьях, вдохнуть в такт, — а она уже стоит за кафедрой и говорит в микрофон. Судя по всему, им не придется выносить безутешное материнское горе: голос Лавинии тверд, и никогда еще она при Арти не говорила так громко.
— Я хотела, чтобы похороны моего сына прошли здесь, в Олимпе, моем родном городе. Я хотела попрощаться с Райаном там, где он появился на свет. Я смотрю на знакомые лица, и мне кажется, что время остановилось.
Лавиния смотрит не на все лица. А на одного-единственного человека: Питера. Арти бросает на него взгляд через проход. Брови его нахмурены, но, похоже, оба они с Юной так ошеломлены, что даже не в состоянии отвести глаза. Тут Арти понимает, что силой в своем голосе Лавиния обязана не ощущению общности с остальными, а праведному гневу.
— Мне видится, что я могу выйти отсюда, поехать с мужем и матерью в наш старый дом, будто бы у нас его и не украли. В моих мечтах нам с матерью удается унаследовать отцовское достояние — оно не попадает в руки алчного спекулянта. Нам не приходится выбирать, что мы оплатим: медицинскую страховку или счет за газ. Райана я отправляю в университет, может, даже за пределами штата. Он работает в офисе в небоскребе, центр Хьюстона или Далласа лежит у его ног.
Она делает паузу, и Арти ощущает, как все представляют себе Райана в таком месте. Арти видит его в костюме, который ему купила.
Лавиния продолжает:
— И в этой жизни не могло так случиться, что он погиб от руки сына этого алчного человека. Я не говорю, что жизнь его сложилась бы идеально, но все наши нынешние беды — результат поступков одного человека. Они были бы результатом моих поступков.
Взгляд Лавинии скользит по скамьям, останавливается на них с Арло. Арло наконец-то перестает стучать ногой, сестра с братом одновременно набирают в грудь воздуха. Арти чувствует смущение Арло, однако ей не страшно. Она едва ли не предвкушает то, что будет дальше, — Лавиния будто бы отвалила в сторону камень, под которым они прятались.