— Вы слышали слова его двоюродного брата. Мой сын был смелым, но судьба неизменно его хранила. Смелость никогда не доводила его до настоящей беды. А потом он пошел работать на сына Питера Бриско. Стал встречаться с дочерью Питера Бриско. Теперь его нет. Я хочу один-единственный раз, здесь, в Олимпе, перед всеми вами, заклеймить это семейство за все неправедные поступки — а их неправедность мы признаем единогласно. Мой сын пошел купаться. Просто купаться. И один из Бриско пустил ему пулю в лоб.
Арти соображает, что взгляд Лавинии устремлен не на них с Арло, а только на него. Она хочет взять на себя хотя бы часть вины, ведь это она та Бриско, что пустила Райану пулю в лоб. Однако большая часть ее души согласна с этим публичным осуждением брата, и пусть своя доля унижения достается каждому из сидящих с ним на одной скамье. Лавиния поднимает недрогнувшую руку, указывает на Арло:
— Ты унаследовал бездумие своего отца. Его привычку поступать как угодно и с кем угодно. Его непомерную гордыню и себялюбие. Даже сейчас Питеру Бриско хватает наглости думать, что он имеет полное право сидеть рядом с бывшей любовницей в присутствии собственной семьи, как будто на нем ни пятнышка. — Лавиния сумела завладеть вниманием всех собравшихся и теперь готова перенаправить его на брата Арти: — А тебе, Арло, хватает наглости вести себя так, будто ты ни в чем не виноват. Хватает наглости сидеть тут в роли скорбящего. Я этого не позволю. Я тебя изгоняю.
В церкви тишина, как в совершенно пустом здании. Ни одна голова не поворачивается к Арло, чтобы оценить его реакцию, все взоры прикованы к Лавинии Барри. Рука ее дрожит, она роняет ее вдоль тела, потом склоняется над кафедрой. И начинает рыдать, причем губы так близко от микрофона, что кажется, будто вся церковь оказалась у нее внутри. Слезы, которые льются у нее из глаз, видимо, копились с того самого момента, когда она потребовала прихода Арло на похороны.
Арти поворачивается к брату, вид у него ошеломленный, при этом он явственно возмущен тем, как с ним обошлись. Он вскакивает, выходит в проход, потом снова поворачивается к Арти. Протягивает ей руку в уверенности, что она ее примет, уйдет с ним. Ему и в голову не приходит, что ей в этот момент нужно совсем не то, что нужно ему. Она не может уйти. Ей нужно взглянуть на Райана, прежде чем закроется крышка гроба.
Арти бросает взгляд в сторону алтаря, чтобы Арло увидел и понял, почему она должна остаться. А когда вновь смотрит на брата, он уже шагает прочь, стремительнее и размашистее, чем обычно, излучая волны гнева, хотя лица его она и не видит. И в ореоле этого гнева Арти начинает прозревать в нем все то, в чем его обвиняла Лавиния.
Вокруг суета: Арло шагает по проходу, Тея пересаживается к Арти, занимая свободное место, мистер Барри едва ли не на руках выносит жену в боковую дверь, ведущую в ризницу, — ее рыдания сопровождают их уход до того момента, когда дверь захлопывается. Наэлектризованные зрители выдыхают, священник возвращается за кафедру, завершает службу чтением псалмов. Он умолкает, но носильщики не подходят к гробу, не поднимают его на плечи. Похоронной процессии не будет: Айден с помощником поставят гроб в грузовик, отвезут в крематорий.
— Готова? — шепчет Тея.
За спинами у них шорох множества удаляющихся шагов. Арти видит: то, что она не ушла с Арло, для Теи большое облегчение; возможно, Тея ею даже гордится. Арти знает, что поступила правильно, и все равно ей не заставить себя взглянуть на Тею. А еще тяжело из последних сил держать маму, которая привалилась к ней, пытаясь понять, что только что произошло.
Арти обращается к Тее и Ли:
— Вы давайте идите. Я тут одна посижу.
Они не сразу, но повинуются. И вот в церкви остаются только Арти и органистка. Та заканчивает играть «Зари луч первый». Арти ждет, что она уйдет, однако та начинает новую мелодию, Арти не знакомую. Поет. Это не гимн. Это песня Хэнка Уильямса о похоронной процессии, со странноватым текстом, завуалированным стремительным темпом и бодрым ритмом. Вот только органистка исполняет ее медленно, самыми примитивными аккордами, голос ее серьезен и она разве что не фальшивит. «Еще шесть миль — и нам прощаться, прощаться, друг мой дорогой». Звучит куплет, после которого гнев Арти на Арло за его самонадеянность, за то, что он оказался именно тем, кем его назвала Тея, перекрывает скорбь по Райану. В груди пустота, но сердце заходится от фантомной боли. Песня заканчивается, и хотя вряд ли она звучала дольше минуты, отсутствие звука оглушает. Органистка отворачивается от инструмента, встает, идет по проходу. Бросает на Арти быстрый взгляд, кивает ей, не сопроводив кивок улыбкой, лишь хмурость на миг сходит с лица.