Мы прошли иссохшее поле и завернули в сторону её дома. Солнце палило так, будто бы хотело нас выжечь с этой планеты и даже легкий бриз, который прилетал со стороны моря не спасал положения. Харли слегка качалась из стороны в сторону, что сильно коробило и беспокоило меня. Может быть ей действительно стоило послушать Люиса, а не идти гулять или хотя бы надеть панамку, но я действительно начинала волноваться за неё. Были ли мы друзьями? Были ли мы чем-то близким или родным друг другу? Нет, это наглая ложь. Нам просто было хорошо друг с другом просто молчать или делиться мыслями, но мы не были друзьями. Нас и знакомыми трудно назвать, потому что у людей, у которых проблемы с обществом и пожизненные непонятки с окружающими, попросту не может быть друзей, они отвыкают от этого слова.
— Когда мне было шесть, моя старшая сестра возненавидела меня, — начала отчего-то я, зная, что ни ей, ни мне это не интересно. — Мы были очень дружными, вообще-то. Или как-то так, не знаю, мы хотя бы могли общаться. А потом она возненавидела меня так сильно, что напряжение чувствовалось нутром. Тот день был первым сентября, мы пошли с родителями на линейку. Знаешь, первый класс, школа, общество. Все кажется таким до высера красивым и манящим, а потом и оказывается, что обертка любит слезать. В тот день я стояла, нарядная и красивая, на площади, когда Петуния подговорила своих друзей насолить мне. Понимаешь, она ненавидела меня так сильно, что эта ненависть ослепляла её, заставляла пускаться в крайности. Эти дети — её одноклассники — стали издеваться надо мной: пускать пустые упаковки из-под сока, клеить жвачки на волосы и писать всякую грязь на шкафчике. То есть, делать то, чем занимаются десятилетние дети-идиоты. Я бы соврала, сказав, что мне было плевать, что она настроила против меня стольких людей и убила зачатки коммуникабельности.
Харли кивнула головой, и я знала, она поняла, что я рассказала ей это не для того, чтобы Вайт начала меня жалеть, а чтобы и у неё был в памяти какой-то момент из моей жизни. Мы подошли к главному входу в дом, к расписной арке, которая была настолько готически красивой, что у меня захватило дыхание. Харли-Констанция одобрительно хмыкнула, приложив свою ладонь к небольшой выемки в арке, а потом странный невидимый барьер озарился изумрудным светом и тотчас погас.
— Ну что, добро пожаловать. Коул и Лу уже нас ждут, — весело проговорила Вайт, нацепив улыбку до ушей.
— Они в курсе, что я с тобой? — обеспокоенный голосом спросила, аккуратно и неслышно следуя за девушкой.
— Да ладно тебе, ты уже как своя, — отмахнулась Харли, рукой махнув на дом.
Я вздохнула и с любопытством стала разглядывать тот самый магический сад с красными розами, которые просто не могли расти в таком климате. Помимо роз тут цвели желтенькие нарциссы и фиолетовые пионы с бархатными листьями. Все вокруг олицетворяло жизнь, будто бы Харли специально старалась окружить себя всем цветущим и радостным, чтобы не чувствовать приближающуюся смерть. Могучие деревья раскинули свои ветви, не пропуская солнечный цвет, и казались таким темными, что атмосфера мрачности удваивалась. Когда я прислушалась, то с удивлением обнаружила журчание ручейка, правда, местоположение этого чуда обнаружить я так и не смогла. Мне определенно нравилась эта гнетущая атмосфера, которая впитывала в себя весь мрак этого мира, а огромный готический дом выглядел настолько мощным и устрашающим, что мои ноги сами собой подогнулись от того величия, что излучало это здание.
— Скажи, то, что я грязнокровка…неужели Вам плевать на эти предрассудки?
Харли пожала плечами, не обернувшись, и открыла дверь своего дома, помедлив.
— Мы смотрим не на кровь, а на человека. Какая разница, что течет в его венах, если иногда то, что находится в голове намного грязнее и страшней?
Теплое чувство разлилось внутри, и я робко улыбнулась, понимая, что мне безумно повезло встретить таких неординальных Слизеринцев, которым абсолютно плевать на всю лабуду, пропагандируемую Волан-де-Мортом и его приспешниками.
— Но они же всё равно станут Пожирателями? — тихо осведомилась я, уже заранее зная ответ. Вайт обернулась ко мне лицом и горько улыбнулась.
— Нам приходится делать то, что мы не хотим. И тут дело не в страхе, как считают сторонники Дамблдора. Тут дело в том, что из-за твоего выбора буду страдать те, ради которых ты живешь, — Харли ухватилась за ручку массивной двери, немного пошатнувшись, и прикрыла глаза. — Коул будет Пожирателем, но не из-за того, что считает эти идеи правильными. Он будет служить Темному Лорду только из-за опасности, которая висит над каждой чистокровной семьей. И он будет убивать людей ради своих родителей и будущей семьи, потому что по-другому не может. Коул не может подставить под удар тех, кем дорожит. И поверь, так поступают многие, и если честно, вы — Гриффиндорцы ничем не лучше личностей, которые обзывают маглорожденных грязнокровками, потому что у них, черт возьми, нет выбора. Вы ставите на любом Слизеринце клеймо, только потому, что у него факультет в изумрудных тонах, а не в бордовых. Вы ставите клеймо на людях, с которыми даже не общались, из-за их холодности и знаменитых фамилий. Так чем же сторонники Дамблдора лучше Пожирателей? Чем, если все они пытаются сделать мир лучше для своих детей и людей, кто в их сердцах прописан навеки?
Её слова обухом огрели меня по голове и заставили подумать, действительно, чем же? Мы все клеймим друг друга только из-за значков на мантиях и фамилий. Нет смысла в этой проклятой войне, в ней нет ничего, потому что каждый хочет уберечь свою семью, и он идет ради этого до конца. Мне стало стыдно, когда я вспомнила, как смотрела на Коула и Люиса в первую встречу, и какие мысли посетили меня тогда. Неужели я такая же, как и все остальные, что судят о людях только по стереотипам? Я кивнула головой, как бы соглашаясь, и медленно последовала за Харли, испытывая смешанные чувства где-то внутри. Мы зашли в дом и в нос тут же ударил запах плесени и пыли. По стенам векового здания были развешаны магические картины, которые недовольно шептали что-то про покой и так надменно глядели на мои рыжие волосы, что мне становилось не по себе.
Я поежилась и заспешила за Харли, толком даже не разглядывая интерьер, чувствуя напряжение и ещё что-то очень странное. Будто бы кто-то здесь был, невидимый, но значимый. Будто это что-то наблюдало за мной. Ускорив шаг, я прошла в ту же комнату, что и Вайт, а затем замерла. Комната была исполинских размеров, слегка вычурная, в темно-синих тонах. Тяжелые шторы плотно укрывали окна, чтобы ни один лучик света не могу пробраться сюда, а старые, черные из-за времени подсвечники слегка дрожали.
— О, цветочек, — проговорил Коул, который играл в бильярд с Люисом. Лунн сострадательно вздохнул, пустив в меня один единственный, полный ненависти взгляд, и принялся доигрывать партию.
Я наморщила лоб из-за этого дурацкого прозвища, который мне дал Сириус, и который так не вовремя подхватил Нотт. Подойдя чуть ближе к парням, я с интересом разглядывала резьбу бильярдного столика и его массивные ножки. Дерево было темным, отполированным и лаковым, а рисунки, выгравированные по бокам, напоминали зарисовки из мифов Древней Греции. Да, надо отдать должное, всё это выглядело настолько дорогим и красивым, что невозможно было перестать разглядывать интерьер. Комната скорее напоминала зону отдыха, нежели спальню или гостиную. Помимо бильярдного столика здесь стояли два дивана с изумрудной обвивкой, стеллажи с книгами и красивый дамский столик с зеркалом на всю стену.