Томпкинс (когда Джек Броган пробегает мимо). Так держать, Джек!
Ди (пробегающему Лоу). Пора Айк!
Сразу же, практически с каждым шагом, Айк Лоу начинает наращивать темп. Его длинные стройные ноги, несшие его словно без усилий, внезапно обретают скорость и резкость, будто на барабане вдруг убыстряется дробь. Со стороны болельщиков раздаётся удивлённый гул. В этом новом ритме Лоу опережает четвёртого, третьего бегуна… Вот он уже поравнялся с Джеком Броганом, обошёл и его. На мгновение Лоу вроде бы замедляет бег, но тут раздаётся голос Сэма Ди.
Ди. Давай, давай, Айк!
Ноги Айка Лоу снова обретают быстрый ритм, он неуклонно отрывается от преследователей, словно растягивая бесконечную резинку. Теперь на дорожке, как в калейдоскопе, происходит перегруппировка. Уолдер в своей чёрно–жёлтой форме пытается догнать Айка Лоу, за ним, в свою очередь, устремляется Джек Броган. Остальные пятеро бегут сзади — по одному и парами.
Томпкинс (громко, как бы самому себе). Он спятил. Загонит себя и всё.
Ди (кричит). Держи темп, Айк!
Томпкинс (бросив на Ди уничтожающий взгляд). Чистая дурость!
Когда бегуны выходят на четвёртый, последний, круг, представитель клуба, в серой шляпе и синем блейзере, тянет за верёвку колокол, который гудит, как всегда, неблагозвучно, словно рында во время тумана. Айк Лоу всё ещё лидирует, но Уолдер отстаёт всего на пятнадцать ярдов. Скорость Айка всё та же, но ему явно не хватает сил — об этом можно судить по склонённой голове, совсем другому выражению лица. В глазах несвойственное его возрасту волнение, словно на третьем круге он сделал поразительное открытие.
Ди. Держись впереди, Айк!
Томпкинс (с презрением). Как же! Он весь выдохся.
Ди. Вперёд!
Уолдер уже отстаёт от Айка Лоу лишь на десять ярдов, потом на пять; на третьем повороте они почти поравнялись. Это как бы испытание воли и выносливости — Айк стремится удержать темп, а Уолдер помешать сопернику. В эти несколько секунд решается исход забега: либо Айк Лоу сдастся, либо иссякнут силы у Уолдера. И вот расстояние между ними опять увеличивается — не потому, что Лоу ускоряет бег, а потому, что Уолдер постепенно отстаёт. На прямой Айк впереди уже на два ярда, он неуклонно уходит, и не только Ди, но и Томпкинс начинает подбадривать его… Возле финишной черты, которую он пересекает совсем измученный, страдание на его лице переплавилось в радость победы — отрыв составляет десять ярдов. Айка сразу же окружают: к нему бросается Томпкинс, кто–то накидывает полотенце на плечи; Сэм Ди перепрыгивает через оградку и прорывается к нему сквозь толпу. Кругом раздаются возгласы: «Четыре и одна. Невероятно… Это его первый забег… Первый забег на милю…»
Рядом с Айком Ди и Томпкинс походят на двух собак возле кости: Томпкинс как бы её хозяин, а Ди — чужак, на неё посягающий. Но ничего не происходит — оба после долгого молчания соглашаются на непрочное перемирие.
Томпкинс (кричит). Айк, ты пробежал за четыре и одну!
Ди. Я горжусь тобой, Айк! Больше всего я горжусь тем, что ты — на ногах (с презрением смотрит на Джека Брогана, который в изнеможении сидит на траве, утешаемый болельщиками). У настоящего чемпиона всегда остаются силы после бега.
Айк Лоу роняет голову на грудь; усталость, неимоверное напряжение сил берут своё. Когда к нему сквозь толпу протискивается Уолдер и хочет поздравить, рука Лоу вялая и безвольная. Айк лишь что–то вежливо бормочет, не поднимая глаз.
Томпкинс (с видом собственника). Хорошо, Айк, пошли в раздевалку.
Обняв Айка за плечи, он выводит его из толпы, и они направляются к выходу.
Ди (собравшись следовать за ними, говорит окружающим). Это только начало! Через месяц он выбежит из четырёх минут! Через полгода он будет в сборной! Когда я увидел его, сразу понял, что это прирождённый милевик!
Не обращая внимания на яростный взгляд Томпкинса, его молчаливую враждебность, Ди ускоряет шаги и хватает Айка за свободную руку.
Ди. Помни! Это только начало!
Через неделю после того забега меня уволили. Не помню точно из–за чего. Кажется, поспорил с мастером, тот придрался, что я слишком часто отпрашиваюсь. В любом случае я был рад. Месяц получал пособие по безработице — вот красота: ничего не делаешь, только ходишь на старую биржу труда, берешь свои денежки и прикидываешься, будто ищешь работу. В то время с работой и вправду было туго, особенно для таких, как я, без всякой профессии.