— Постой-ка, — Салливан сначала придержал Берни за пояс.
А потом вдруг схватил за воротник и швырнул в заросли сухостоя. И тут же сам прыгнул, шумно ломая ветки неподалёку.
За их спиной к порогу бара обрушился кусок скалы. Мелкие осколки брызнули шрапнелью по округе.
— Кто-то не хочет видеть нас в следующем раунде, — Салливан задумчиво почесал щёку. — Но кто? И он из числа тех, кто прошёл с нами? Или тот, кто надеялся вернуться после нашей гибели.
Берни растирал саднившую шею.
— Зачем ты выдернул меня из-под скалы? — удивлённо спросил он Салливана.
— Погибнуть за шаг до победы — не то же самое, что оставить мир, добившись её, — пояснил Салливан.
— Но тебе ж легче выиграть, сойди я с дистанции, — не унимался Берни.
Салливан пожал плечами.
— Сойди ты с дистанции, возможно, не выиграл бы вообще никто. Если ты читал олимпийские хроники, наверняка, помнишь, что этот вид спорта чуть не исключили из программы Игр, потому что три олимпиады подряд зажечь звезду не удавалось никому.
— Ты так не веришь в себя? — нахмурился Берни. — Как же ты собираешься побеждать в финале?
— До финала, как видишь, — Салливан издал короткий смешок, — ещё требуется дожить.
В смешке не было ни страха, ни тревоги, ни малейшего напряжения от случившегося. Каждый из них знал, что они уже согласились с точкой невозврата, подав заявку на состязание, победа в котором означала смерть.
Победителю олимпийского марафона маячила галактическая слава, масштаб которой он сам ощутить уже не мог. Потому что победитель не возвращался. Почётная гибель. Смерть, превращающая в бога. Слишком сложным было последнее задание. Даже для самых совершенных созданий Вселенной.
Корабль олимпийского оргкомитета приближался к финальной точке марафона. В компании с ним летели самые богатые зрители, которые жаждали обозревать события финала вблизи. Полёт в четвёртом измерении закончится через каких-то пару часов. Проскальзывающие мимо планеты искажались: они уже не казались круглыми. Спокойные пространства сменялись зоной звёздных фейерверков.
— Не стихия будет управлять звёздами! — комментировал неутомимый птиц для близких и далёких слушателей и зрителей. — А мы сами зажжём их, там, где посчитаем нужным. Разве это не прекрасно?
Атмосфера галактического события накалялась. Зрелище имело спрос. Репортажи и обзоры стреляли, как из пулемётной очереди. Зрители со всех концов галактики томились в ожидании. Центры связи напрягались запредельно. Марафон славился не только участием олимпийцев. Обитателям галактики открывалось торжество науки. Прогулка на фоне панорамы звёздных скоплений самых опасных и неизведанных областей Вселенной. До финального старта трёх команд оставалось недолго. Одна из трёх под величайшее напряжение сил породит Сверхновую.
Вселенная постепенно старела, заполняясь умершими звёздами. Гравитация неуклонно сжимала газовые гиганты в тёмные шарообразные объекты, к которым сложно приблизиться. Ресурсов Вселенной в её обитаемых районах требовалось всё больше и больше. Каждая из мёртвых звёзд представляла собой кладовую, к которой хотелось подобрать ключик. Одним из способов заставить звезду возродиться был тот самый ментальный импульс, который пробуждал её силу и заставлял взрываться, выплёскивая богатство недр в космическое пространство. Вот только обратная связь здесь была столь мощна, что и пославшего импульс превращала в поток частиц. Ожидание смерти подавляло волю тех, кто способен был послать импульс, и приглушало его силу. Тогда кто-то додумался превратить этот скорбный момент в финал олимпийского состязания. Соревновательный дух пересиливал страх желанием победы. Кроме того, команде победителей полагалась богатая награда (за распавшегося лидера его часть приза получали всевозможные родственники и друзья). Не менее ценная награда полагалась и планете, откуда явился пожертвовавший собой победитель. Ей доставался джек-пот — набор редчайших ресурсов, передовых технологий и культурных сокровищ, собранный со всех участников олимпийского движения. Но внакладе никто не оставался, получая доступ к освобождённым ресурсам, которые раньше скрывала мёртвая звезда. Возможно, гуманоидным цивилизациям такое состязание показалось бы жестоким. Но их число было неизмеримо мало относительно тех миров, где понятия «жестокость» не существовало.
Берни стоял у прозрачной стены, пытаясь разглядеть внешний космос, исковерканный полётом по четвёртому измерению. Из весёлого шествия, потоком струившегося по коридору, к нему вынырнул Салливан. Толпа недовольно загудела, но краснокожая рука прочертила причудливый жест, без слов пояснивший всем и каждому, что Салливан скоро вернётся. Неукротимый поток швырнуло далее, и олимпийцы вскоре остались одни. В мирах, где возраст менять не умели, они бы казались ровесниками. Предки обоих — люди. Только одни попали в мир благополучия, а другие — в мир пылевых завихрений. Тела их поколение за поколением коверкали: перелопачивали геном, вживляли миниатюрные биотрансформаторы, наращивали панцирь, перестраивали дыхание, учили фильтровать твёрдые мелкие частицы и защищаться от них. У Салливана с рождения выросли прозрачные кожистые образования поверх глаз (защита от пыли), барьерные складки в носу, которые перенаправляют пыль в специальную оболочку и выдуваются, как пылесос на обратном ходу. Его кожа была красна, но не из-за загара, а притока крови к коже. Когти готовы были впиваться в самую твёрдую скальную породу. У предков Берни, напротив, ногти, унаследованные от хищников, нивелировались за ненадобностью, а пребывание в холодных мирах выбелило кожу.