Задремал перед поездкой на вокзал, предварительно заведя будильник. Приснилась какая-то корейская коммуналка. Квартира порой бывает такой — никуда от соседей не спрячешься https://youtu.be/uhIfaYbMIgI?t=1
Выходим с Колобком с чемоданами. Где-то в темноте местная шпана поёт приблатнённую песенку: «Отец мой фон-барон дерет свою красотку, а я, как сукин сын, свою родную тетку».
Такие вот дворовые песни. Ни тебе про партию, ни про комсомол…
Глава 5
«Здесь мои корни, здесь осталась моя душа. Я считаю, что у меня две родины: Нижний Новгород (Горький) — моя молодость и Москва — моя зрелость».
13 сентября 1951 года. Горький.
Татьяна Зайцева, наш новый врач, проверяет мои пульс и давление после тренировки. Записывает данные в тетрадь, и, убедившись, что я последним ушёл с поля(не считая трудоголика Яшина и бьющего ему по воротам Эпштейна), говорит, типа по секрету:
— Я тут с одним познакомилась, чуть с тоски не померла! Не знаю, что мне делать: демонстративно уйти (откидывает ладонь назад) или демонстративно остаться(вперёд). Серёге то Амосову ещё неделю без физических нагрузок…
— А ты сама, давай… — начинаю прыгать на стуле и кручу рукой над головой, как в кавалерийской атаке.
— Не. Он не любит сачковать, а вертит даму во всех проекциях до полного экстаза… Трудяга! Пусть окончательно поправится… — лыбится Таня, прищурив глаза от вспоминаемого удовольствия.
Тут Колобок подваливает с букетом гладиолусов. Мнётся, не знает, как начать. Я подсказываю:
— Что, кореш, жениться надумал?
— Я? — глаза Васечки округляются, — Не… Я просто… Тань, пойдёшь вечером на танцы.
— Ну так игра завтра. Тренер вас отпустит? — интересуется улыбающаяся Зайцева.
— Он телеграмму из Москвы получил. На турнир в Вену в начале октября ему разрешили состав формировать самостоятельно, без утверждения каждой кандидатуры в Спорткомитете.
Васечка докладывая, вручает букет с поклоном, а Зайцева делает книксен, оттягивая полу белого халата. Приглашатель продолжает:
— Вот тренер на радостях и разрешил. Но, без спиртного и в десять вечера — отбой.
— А танцы во сколько? В семь? Ну, ладно, схожу. Кто ещё будет? Все наши, кроме Амосова? — переспрашивает Колобка воспрянувшая духом врачиха.
— В пять тридцать после дневной тренировки собираемся у Лёшиного автобуса.
Танцплощадка. Место сбора городской молодёжи по вечерам. Дружинники проверяют «на запах» перед запусканием к эстраде. Заходят целыми группами и встают недалеко от сцены. Мне припомнилось объявление у кассы танцплощадки из семидесятых…
Здесь люди танцуют, знакомятся, влюбляются, страдают, ревнуют. От эйфории совместного танца с предметом страсти — кружится голова. Танцы, как правило, именно «совместные», а не отстранённые парные кривляния семидесятых-восьмидесятых. Сейчас и «быстрый», и «медленный» танец подразумевает, как правило, двух партнёров.
Нас знают и, проверив билеты, пропускают в будку артистов за эстрадой. Здесь после репетиции ансамбль(как стал себя величать оркестр горпарка) отдыхает. А отдыхают наши люди под копирку одинаково: вино-пиво и дым коромыслом. Встаю у приоткрытой двери, где хоть не так накурено.
У двери на стеллажах были сложены кумачовые транспаранты и портреты Ленина и Сталина. Ансамбль уже без Евстигнеева освоил пару моих мелодий и пятёрку песен московских «Акварелей» — это и есть основа для танцевального вечера. Слава о горьковских музыкантах гремит по всей Волге, поэтому сюда приезжают даже из других городов и посёлков. Каждое выступление в горпарке — аншлаг! Ансамбль теперь котируется, как городская гордость. Ну, а мы, значит, кореша у этой гордости.
Дружок Евстигнеева, руководитель ансамбля, по традиции протягивает мне гитару, чтобы я исполнил что-нибудь новенькое. Собираюсь с мыслями и вспоминаю мелодию про родной город… https://youtu.be/fv7iFFUGx44?t=1
Васечка, виляя модными узкими брюками, в своей пёстрой рубашке похож на стилягу, но ему это сходит с рук. Он в Горьком всеобщий любимец и отбоя от девушек не предвидится. На танцах меня второй раз за вечер приглашает на «белый танец» симпатичная девушка, судя по нимбу — студентка горьковского университета Светлана Гурвич.