— А ведь действительно! — изумлённо хлопает глазами Оксана. — И даже… а ну-ка стань, Тима, рядышком со статуей!.. И даже похож на нашего Тимура. Как две капли воды! И в самом деле, — никакой это не грек.
Когда стихают возгласы удивления, Иван Иванович с грустью произносит:
— Вот вам ещё одна загадка истории, которую вряд ли когда удастся разгадать. А жаль… Так хотелось бы знать историю жизни этого юноши.
— А почему бы нам самим общими усилиями не восстановить её? — оживляется вдруг Тимур Иванченко. — Что вы на это скажете, Иван Иванович?
— Как это? — не может взять в толк профессор. — Что ты имеешь в виду?
— Да вот… Вместо того чтобы по вечерам шлёпать картами, стучать домино да слушать одну и ту же надоевшую всем музыку, давайте сообща сочинять историю жизни Тимона Фокритоса. Возможно, у нас получится что-нибудь путное. Скажем, повесть… А может, и роман. А почему бы и нет? А назовём мы нашу повесть «Олимпионик из Ольвии». Ну, как?
— А что, это — идея! И даже, скажу я вам, замечательная идея! Молодец, Иванченко! — горячо поддерживает парня профессор Гребешков. — Сегодня же вечером и начнём…
Часть первая
Ольвия
Было тихое солнечное утро третьего дня первой декады[17] месяца артемисиона[18] по милетскому календарю[19] в год архонтства[20] Гиппарха Филотидоса[21].
Несмотря на то, что по ночам воздух бывал ещё свежим, а иногда и с морозцем, земля, благодаря последним тёплым безоблачным дням, успела подсохнуть, прогреться, и кое-где из неё начала уже пробиваться изумрудная зелень. Бирюзовое небо было чистым, без единой тучки. На улицах, а ещё чаще у хозяйственных построек копошились в поисках рассыпанного зерна шумные воробьиные стайки, в которых то и дело вспыхивали и тут же затихали скоротечные драки. На деревьях, между голых веток, прыгали, попискивая, синицы, то тут, то там слышались призывные мелодичные трели самцов горихвосток. Выползали из тесных щелей отогреваться на солнце сонные мухи. И даже крошечные муравьи уже суетливо шныряли под ногами. Всё говорило о том, что на смену холодной, порядком надоевшей всем зиме пришла наконец долгожданная весна.
Неподалёку от северных ворот Ольвии, у выходящей в проулок массивной калитки большого, похожего на крепость дома, за глухими высокими стенами которого виднелись лишь красные черепичные крыши, остановилась каурая[22] лошадь с двумя всадниками: взрослым и совсем ещё юным. Оба всадника были одеты в синие шерстяные хламиды[23], накинутые поверх белых хитонов[24]. Всадники спешились, и пока младший привязывал лошадь к вбитому в землю колу, старший постучал в ворота висевшим на верёвочке бронзовым молоточком.
Ворота открыл не раб-привратник, как обычно, а вышедший зачем-то во двор сам хозяин дома — плотный мужчина средних лет с аккуратной чёрной курчавой бородкой и такой же короткой и курчавой копной чёрных с проседью волос на крупной круглой голове.
— Кого я вижу! Софо-он! Хайре[25], дружище! Признаться, не ожидал, — увидев гостей, радушно воскликнул хозяин. — Рад видеть тебя в моём доме! Что заставило вас совершить столь ранний и неблизкий путь?
— Хайре, Фокрит! Пусть боги берегут твою семью! Вдвойне рад видеть тебя! А что заставило?.. Да вот… сынишка мой Плавт, — гость вытолкнул наперёд прятавшегося за его спиной пятнадцатилетнего мальчугана, — уши уже прожужжал: покажи да покажи ему Ольвию! Впрочем, есть дела и поважнее. Надо кое о чём потолковать.
— Всему своё время! И город покажем, и о деле поговорим. А пока заходите в дом, гостями будете. За лошадь не беспокойтесь. Сейчас её напоят и отведут за дом, там у нас на лужайке травка уже успела прорасти. Или в хлев поставить?
— Лучше пусть траву пощиплет, — ответил Софон.
— Тимон! — обернувшись, позвал Фокрит. — Иди-ка, дружок, сюда!
Из дома вышел подросток лет шестнадцати, — рослый, худощавый, с внимательным взглядом больших серых глаз.
— Ты звал меня, дядюшка Фокрит?
— Набери воды и дай попить лошади, а потом привяжешь её на лужайке за домом. Пусть попасётся.
— Можно, я с ним? — вызвался Плавт.
19
Каждый греческий город (полис) был самостоятельным государством и имел свой собственный календарь. А поскольку Ольвию основали выходцы из Милета, то и календарь у неё был милетский.
23
Хламида — верхняя мужская одежда — длинный прямоугольный кусок материи, в который обматывались, скрепляя его пряжкой на плече.
24
Хитон — древнегреческая мужская и женская одежда — льняной или шерстяной короткий балахон, чаще без рукавов, собиравшийся у пояса в складки.