Но ярость ушла быстрее, чем Лима успела произнести хоть слово. Осталась только холодная дрожь в плечах.
- Мы - илоты. Наши жизни принадлежат Олимпии, - подытожил Полифем, говоря с ней, словно с глупым ребенком. - Я хочу, чтобы ты начала вести себя осторожнее. Не задавай слишком много вопросов, особенно говоря с людьми, которых не знаешь. Не поднимай опасных тем и не давай оценок, отличных от общепринятых. В каждой компании может найтись доносчик. Он отправит тебя на смерть за лишние сто грамм жира, добавленных к пайку, его не остановит ни твоя молодость, ни твоя красота. Ценность жизни ребенка-илота еще меньше, чем илота-взрослого. Взрослый илот, обладающий нужными навыками, может спасти себе жизнь, подобно Кадии. Подросток без квалификации, как ты? легкая мишень. Я хочу, чтобы ты хорошо это запомнила. Твой отец наверняка говорил тебе то же самое?
Лима раздраженно выдохнула.
Говорил! Говорил и говорит постоянно! А теперь еще и Полифем.
Да, конечно, она знала, что илоту выжить нелегко, но такова уж была ее натура. Всякий контроль сверх меры, всякое давление всегда вызывало в ней бурю возмущения. Лима научилась сдерживать себя, но если бы кто-то знал, что, бывает, твориться у нее в душе? Иногда она представляла, в кого бы превратилась, будучи олимпийкой. Чего могла бы достичь, имея настоящую свободу?
Опасные мысли. Опасные в любое время.
Впрочем, у илота есть шанс стать небожителем, но он слишком мал и для большинства совершенно недоступен. Лима ни разу не задумывалась над тем, чтобы сделать хотя бы попытку.
Девять илотов из десяти лишались жизни, едва ступив на дорожку, ведущую к вершине Олимпа.
Полифем протянул руку и сжал пальцы на запястье Лимы.
- Эта охота пройдет в независимости от наших желаний. Гоплиты утолят жажду крови и уйдут, а мы заживем по-своему. Так было всегда.
- Не всегда, - пробормотала Лима, но тут же прикусила губу.
Полифем прищурился, снисходительно улыбаясь.
- Знаешь, - сказал он, видя, как девушка смущена и зла на саму себя. - В древней истории больше вымысла, чем правды.
- Тогда? - Лима посмотрела на него. - Тогда зачем нам преподают ее?
- Что ты имеешь в виду?
- Нам рассказывают о существующих порядках, о том, как все начиналось и благодаря кому, но все мы знаем, что еще раньше было по-другому?
- Ах вот ты о чем, - пробормотал Полифем. - О мире до Великого Переустройства.
- Да. В те времена не было илотов и рабов. Олимпийцев тоже. Мы? - Лиме с трудом дались эти слова - из разряда наиболее опасных, за которые можно поплатиться очень жестоко! - Мы же были свободны. Все мы? - прибавила она шепотом.
Старик поджал губы и повернул голову в сторону открытой двери сарайчика.
- Здесь нам лучше закончить.
Лима сжала челюсти. Да, она сделала глупость, и будь на месте Полифема ее учительница истории, выговором бы дело не ограничилось.
- Я только хотела сказать, что они могли бы вовсе убрать это из школьной программы. - Упрямства Лиме было не занимать. - Разве воспоминания о былой свободе не дают нам надежду?
Полифем долго смотрел на нее, долго и пристально.
- В другие время, при других обстоятельствах твой ум и твое сердце сослужили бы тебе хорошую службу, - сказал он, поднявшись. - Но ты илотка. Ты собственность Олимпии. Так будет всегда. Помни, о чем я тебе говорил. - Старик вышел из сарайчика и посмотрел на небо. - Когда закончишь таскать мешки, приходи ко мне. Начнем заниматься садоводством вплотную. Ты поняла?
- Да, - буркнула Лима.
Полифем повернулся и зашагал к одному из куполов. Девушка наблюдала за ним, пока он не покинул внутренний дворик.
Лима села на освободившийся стул. Голова гудела, мысли двигались хаотично. Ей столько хотелось сказать, так много спросить, но Полифем просто оборвал разговор. Почему? Здесь никого нет, никто не подслушает. Конечно, у стен есть уши, однако Лима не верила, что в оранжерее, где выращивают цветы, кто-то будет ставить аппаратуру для слежки. Тут и работают-то всего пять человек.
С некоторых пор отец тоже уходил от разговоров на опасные темы, хотя раньше, казалось, наоборот, стремился к ним. Словно ему было важно привить дочери определенный образ мысли, сделать так, чтобы она не выросла в безразличное, живущее в постоянном страхе существо.
Наверное, все изменилось после резни в Блоке 7. Лима не помнила, чтобы с той поры отец когда-то заговаривал о недозволенном, а когда она сама поднимала одну из {этих} тем, он стремился замять разговор.
Неужели он настолько боится? Отец, всегда казавшийся ей образцом мужества в любых ситуациях?
Теперь Полифем вел себя точно так же. Дойдя до определенной границы, он просто струсил.