Выбрать главу

— Да что же вы натворили?

— С несколькими верными товарищами мы навестили скверного епископа Жана де Мариньи, чтобы забрать у него, по крайней мере, то, что он украл у Храма... Ну, и у других. Но я хотел большего: убить его, чтобы он своей смертью искупил все допросы, пытки... но, к сожалению, мы плохо подготовились и едва ноги унесли! Барсук остерегается, и дворец его нашпигован ловушками... Одного из наших схватили. Он заговорит, и значит...

— И значит, собор Парижской Богоматери навсегда утратил свой голос?

— Он и так утратил бы его. Я начинаю чувствовать усталость от прожитых лет, и на мне много грехов. Вы скажете, что мне хорошо было бы удалиться в монастырь, но жизнь монаха, настоящего монаха, мне никогда не нравилась! Слишком много молитв и слишком мало действий! Думаю, я предпочту сдохнуть от голода и нужды, один-одинешенек, под каким-нибудь деревом.

— В Провансе тоже есть деревья, — подумав минутку, промолвил Оливье. — И там тепло... Может гак случиться, что мне нечего будет вам предложить, кроме хижины пастуха или пещерки в горах, но там мы будем ближе к Господу, и я не вижу оснований отказать вам в куске хлеба...

В темных глазах Монту, кажется, мелькнула слеза... Но он только проговорил:

— Спасибо!

Ночью выпал первый снег — слишком легкий, чтобы проникнуть сквозь густую путаницу ветвей в лесу. На рассвете путники отправились в Корбей. Поля и луга снег покрыл легким белым покрывалом. Реми уступил своего мула отцу, а Монту, который был легче остальных, взял его к себе вторым седоком. Это замедлило движение, но спешить теперь было некуда, ведь все уладилось.

Они подъезжали к Эсоне, когда разразилась катастрофа...

Неожиданно узкая дорога оказалась запруженной людьми до такой степени, что невозможно было пробраться ни здесь, ни тем более по склону, где толпились крестьяне. Но четверо странников об этом и не думали, пригвожденные к месту стоявшими поперек дороги всадниками, над которыми развевались флажки и знамена с гербами Франции: лошади, слуги, лучники, знатные сеньоры окружали человека, которого Оливье и Монту, к своему ужасу, узнали прежде, чем услышали, как его имя, повторяют сотни голосов:

— Король... Король!

Это был он, и в то же время не он. Под бархатным небесно-голубым капюшоном мертвенно-бледная кожа обтягивала осунувшееся лицо, фиолетовые тени залегли вокруг поблекших голубых глаз. Филипп смотрел в одну точку и, казалось, ничего не видел. Он держался в седле, окаменевший, будто собственная статуя, но статуя эта шаталась, и Юг де Бувиль и Ален де Парейль изо всех сил старались ее поддержать. Не успел Оливье подумать, что он грезит, что это невозможно, как Матье, который ехал впереди своих товарищей, закричал, безумно вращая глазами и изрыгая пену изо рта:

— Вы мне солгали! Он жив... Он жив!

Стегнув мула одной рукой, а другой обнажив кинжал, который он носил у пояса, Матье с рычанием ринулся на свою добычу:

— Да поможет мне мэтр Жак!

Нападение оказалось таким неожиданным, что толпа расступилась, и на мгновение ему показалось, что удастся нанести удар, но тут бердыш одного из дворян эскорта обрушился на голову Матье, и тот, с залитым кровью лицом, повалился на землю между копытами королевского коня и своего мула. Он не видел, как те, кто поддерживал Филиппа, помогли ему соскользнуть с седла и лечь на носилки, принесенные пажами... Люди вокруг Матье расступились. Они смотрели на это окровавленное тело, неподвижное и жалкое, над которым наклонился подошедший к нему капитан гвардейцев, после того как короля устроили на подушках. Между тем товарищи Матье спешились. Реми бросился было к отцу, но Оливье железной хваткой удержал его.

— Ты что? Выдать себя? Ему уже не поможешь...

— Он нуждается в помощи...

— Он мертв! Ни один череп не выдержит такого удара!

— Но это мой отец!

— Да, но теперь ты нужен своей матери, своей сестре! Надо жить для них...

Они услышали, как Ален де Парейль, перевернув тело Матье концом сапога, отдал приказ:

— Повесить его! В назидание остальным...

И тогда Оливье не смог выдержать рыданий, которые сотрясали грудь Реми. Разрезая толпу, которая смыкалась за ним, он подошел к Парейлю:

— Ради Бога, господин капитан, избавьте от позора семью этого несчастного сумасшедшего!

— Вы? Что вы здесь делаете? Разве вы не поклялись...

— Да, и я отправился в путь, но прежде чем уйти, хотел попытаться помешать... этому несчастному совершить дерзкий поступок, и мне это почти удалось.

— Что значит «почти»?