Оливеръ начиналъ уже подумывать, не лучше ли будетъ улизнуть оттуда, когда они подошли къ самому концу улицы. Его спутникъ схватилъ его за руку, толкнулъ въ открытую дверь дома, находившагося вблизи Фильдъ-Лена, и потащилъ его въ проходъ, затворивъ предварительно дверь за собою.
— Кто тамъ? — крикнулъ чей то голосъ въ отвѣтъ на свистъ Доджера.
— Плюмми и Слемъ! — отвѣчалъ Доджеръ.
Надо полагать, что слова эти были заранѣе условленнымъ паролемъ, такъ какъ вслѣдъ за этимъ на стѣнѣ въ противоположномъ концѣ прохода, показался слабый свѣтъ свѣчи и изъ кухни въ томъ мѣстѣ, гдѣ находилась лѣстница со сломанными перилами, выглянуло лицо мужчины.
— Васъ двое? — спросилъ онъ, вытягивая дальше руку со свѣчой, а другою рукой прикрывая глаза. — Кого ты привелъ?
— Новаго товарища, — отвѣчалъ Джекъ Доукинсъ, толкая Оливера впередъ.
— Откуда онъ?
— Изъ земли простофилей. Гдѣ Феджинъ? Наверху?
— Да, сортируетъ платки. Идите же! — мужчина скрылся за дверью, а вмѣстѣ съ нимъ и свѣча.
Оливеръ, ощупывая путъ одной рукой, а другой держа крѣпко руку товарища, съ трудомъ подымался по темной, сломанной лѣстницѣ, тогда какъ проводникъ его шелъ совершенно свободно, видимо хорошо знакомый съ этимъ домомъ. Онъ открылъ дверь задней комнаты и втащилъ туда за собою Оливера.
Стѣны и потолокъ этой комнаты были почти черные отъ долголѣтней грязи и копоти. Противъ плиты стоялъ большой столъ, на которомъ горила свѣча, стояла бутылка имбирнаго пива, двѣ или три оловянныхъ чашки, хлѣбъ, масло и тарелка. На сковородкѣ, стоящей на плитѣ, жарились сосиски; подлѣ плиты у сковородки стоялъ старый еврей; отталкивающее лицо котораго было слегка закрыто нависшими красновато-рыжими волосами. Одѣтъ онъ былъ въ сѣромъ, фланелевомъ халатѣ съ открытой впереди грудью; вниманіе его было, повидимому, раздѣлено между сковородкой и вѣшалкой, на которой висѣло множество шелковыхъ носовыхъ платковъ. Нѣсколько постелей, состоявшихъ изъ грубыхъ соломенниковъ, лежали другъ подлѣ друга на полу. Кругомъ стола сидѣли четыре или пять мальчишекъ, не старше Доджера; они курили глиняныя трубки и пили водку съ важностью, присущею подросткамъ. Всѣ они столпились вокругъ своего товарища, когда тотъ шепнулъ что то на ухо еврею, а затѣмъ всѣ повернулись и съ улыбкой смотрѣли на Оливера. То же самое сдѣлалъ и еврей.
— Это онъ самый, Феджинъ, — сказалъ Джекъ Доукинсъ, — мой другъ Оливеръ Твистъ.
Еврей засмѣялся и, отвѣсивъ низкій поклонъ Оливеру, протянулъ ему руку, выразивъ надежду, что онъ будетъ имѣть честь ближе познакомиться съ нимъ. Тогда молодые джентльмены, съ трубками окружили его, крѣпко пожимая ему руки, особенно ту, которая держала маленькій узелокъ. Одинъ молодой джентльменъ позаботился о томъ, чтобы повѣсить его шапку, другой очень обязательно засунулъ руки въ его карманы, говоря, что хочетъ самъ все вынуть изъ нихъ, чтобы онъ уже не безпокоился объ этомъ, когда будетъ ложиться спать, потому что очень усталъ. Не знаю, какъ далеко зашли бы эти любезности, не прогуляйся вилка еврея по головамъ и плечамъ этихъ крайне обязательныхъ юношей.
— Мы очень рады видѣть тебя, Оливеръ, очень рады, — сказалъ еврей. — Доджеръ, возьми сосиски и поставь кадку у огня для Оливера. Ага! ты смотришь на носовые платки… Эхъ, мой голубчикъ! Ихъ тутъ очень много, не правда-ли? Мы только что сортировали ихъ и приготовили для стирки. Вотъ и все, Олмверь, вотъ и все! Ха, ха, ха!
Послѣдняя часть спича вызвала оглушительный восторгъ со стороны подающихъ большія надежды питомцевъ веселаго стараго джентльмена. Послѣ этого всѣ принялись ужинать.
Оливеръ съѣлъ свою порцію и тогда еврей, приготовивъ въ стаканѣ смѣсь горячаго джина съ водой, приказалъ ему выпить ее залпомъ, говоря, что другой джентльменъ ждетъ своей очереди. Оливеръ сдѣлалъ, какъ ему было приказано, и вскорѣ послѣ этого почувствовалъ, что его осторожно подымаютъ и кладутъ на одинъ изъ лежащихъ на полу соломенниковъ. Спустя минуту онъ спалъ уже глубокимъ сномъ.
IX. Дальнѣйшія подробности, касающіяся веселаго стараго джентльмена и его подающихъ надежду питомцевъ
На слѣдующее утро Оливеръ проснулся поздно послѣ тяжелаго, продолжительнаго сна. Въ комнатѣ никого не было, кромѣ стараго еврея, который варилъ кофе въ кастрюлькѣ и тихонько насвистывалъ, мѣшая его желѣзной лопаткой. По временамъ онъ останавливался и прислушивался къ шуму, доносившемуся снизу; успокоившись тѣмъ, что слышалъ, онъ снова начиналъ свистѣть и мѣшать ложкой кофе.