– Договаривайте, доктор. Вам ведь есть, что ещё сказать.
Тот вздохнул, наклонился и извлёк из своего саквояжа какую-то потрёпанную книгу. Полистав её, вяло, словно неохотно, протянул Патрику.
– Вот эта страница. Здесь описаны похожие симптомы. Возможно, это испортит вам аппетит, но лучше узнать всё сейчас, чем потом, когда ваша жизнь полетит под откос.
Патрик взял раскрытый том, положил его на стол перед собой и негромко прочёл:
– "В первый и второй день больного мучает неудержимый понос… глаза делаются воспалены и не выносят света… сильные рези в животе… Желудок сводит судорогами, но рвоты нет… К концу четвёртого дня умирающий, как правило, слепнет"…
Поэт посмотрел на врача, тот казался бесстрастным. Патрик продолжал:
– "Во рту открываются мелкие язвы… несчастный не в силах глотать. На четвёртый или пятый день наступает смерть, перед которой начинается "чёрная рвота" в виде пены, являющаяся единственно верным признаком того, что для отравления использован именно этот яд"…
Поэт поднял потрясённый взгляд на Мариэнеля.
– Боже мой! Кто?
Бесстрастность Мариэнеля как рукой сняло, он сделался угрюмым и на глазах постарел.
– Кто-то очень нетерпеливый.
– Эдвард?
– Я этого не говорил. Кто-то, кто хочет возвести его на трон. Я даже не уверен, что сам Эдвард посвящён в эти планы.
Патрик сделал над собой усилие, давя внутреннюю панику.
– Да, такое возможно. Всем известно, что Эдвард легкомыслен. Наверняка его хотят использовать, как марионетку. Но кто именно?
– Мы очень скоро это узнаем, – усмехнулся доктор. – Тот, кто будет стоять ближе всего к трону Эдварда и получать самый лакомый кусок из его рук. Тот, кто больше всего выиграет при новом герцоге. Хотя… Я живу в этом городе всю свою жизнь. Здешние люди – такие забавные создания. Мне мало где ещё приходилось бывать после студенческих лет, так что не рискну распространяться насчёт всего рода человеческого. В моей практике были случаи, когда горожане травили близких и из-за гораздо меньшей выгоды. Была купеческая дочь, подсыпавшая отцу мышьяка, потому что он не желал выдавать её замуж в другой город. Гвардия сперва арестовала помощника купца, потому что в случае смерти хозяина тот получал право на изрядную долю его товаров. Подозревали также его конкурентов и партнёров. А девчонку нашли случайно – она по глупости бросила пакетик из-под яда в камин так, что тот не совсем сгорел и его нашла прислуга…
В дверь постучали – прибыла очередная смена блюд. Доктор одобрительно проводил взглядом огромную миску с жареным зайцем в середине и куропатками по краям, которую слуга ставил на стол. Патрик задумчиво взял в руки сопровождавшую эти деликатесы бутылку и машинально отметил, что хозяин подал им лучшее из здешних вин. Мариэнель приступил к еде, поэт же сидел в оцепенении, пытаясь представить, на что будет похожа его жизнь после гибели Оттона.
– Может ли это быть ошибкой, доктор? – спросил он. Мариэнель пожал плечами.
– Может. Но это маловероятно. Я сталкивался с самыми разными отравлениями и болезнями пищеварения. Я видел людей, умерших от химических ядов. Между первыми и вторыми много сходства, но есть и различия. Скажем, выживание первых зависит от быстроты моих врачебных действий, а выживание вторых – от того, есть ли у меня противоядие. От яда, которым отравили Оттона, противоядия не существует. Насколько точно я определил его вид, можно будет сказать только после смерти герцога.
– Чёрная пена?
– Угу.
– Боже мой! – снова сказал Патрик и уставился в огонь.
На некоторое время повисло молчание. Мариэнель сосредоточенно обгладывал заячьи косточки, не глядя на поэта. Потом он тщательно вытер руки салфеткой и налил себе и Патрику вина.
– Я рассказал это, чтобы предупредить вас о грядущих переменах в нашей с вами жизни. У меня, признаться, есть ещё надежда, что я по-прежнему останусь при дворе. Моя профессия и мой опыт могут пригодиться любому правителю. Что касается вас, мой друг, то вы всё это время находились под покровительством Оттона, а Оттон скоро нас оставит. Думаю, не открою вам секрета, сказав, что его брат вас не любит.
– Я это знаю, доктор. У него есть на то причины. К тому же, вокруг него и без меня хватает лизоблюдов. Я подумаю, куда и под каким предлогом мне лучше перебраться. Спасибо за предупреждение.
Мариэнель нахмурился.
– Мне хотелось бы принести вам более лёгкие и приятные новости.
– Оттон был лучшим правителем, которого этот город знал за последние сто пятьдесят лет.
– Я бы так не сказал, – мягко возразил доктор. – Мне кажется, лучшим был его дед Рейнгольд. Правда, я его почти не помню – он умер, когда мне было четыре года. Но я согласен, что у Оттона гораздо больше достоинств, чем у Эдварда. И он, по-крайней мере, хотя бы старался вникать в государственные дела и быть справедливым.
– Он был умён и понимал толк в искусстве. При нём расцвёл здешний театр…
– Он ещё не умер. И есть небольшой шанс, что это не яд, хотя я почти уверен в обратном. Вы бы видели герцога сейчас… Он очень страдает, а я практически бессилен. Но если это не яд, всё может обернуться для вас не столь трагически. Возможно, вам удастся выхлопотать какую-нибудь пенсию или пособие, остаться при герцогине, в конце концов. Если дело не в том, что Эдвард или те, кто стоит за ним, рвутся к власти, то смена правителя пройдёт спокойно и цивилизовано, и у вас будет время решить свою судьбу. Но, честно говоря, я на вашем месте не очень бы на это рассчитывал.
Патрик взял щипцы и снял нагар со свеч. Нужно было кликнуть кого-нибудь поправить огонь в маленьком уютном камине, но разговор был слишком личным.
– Если вам некуда ехать, я мог бы дать вам адрес моего приятеля Дитриха Аббельхейма в Д. Он тоже врач, и довольно известный. Я обращался к нему за помощью, когда молодой Вальтер оглох после скарлатины. Дитрих – большой специалист по расстройствам слуха, у него клиника, где он оперирует ушные опухоли.. Помните, именно ему я писал о том, как вы учили мальчика говорить?
Патрик кивнул. Он смутно помнил Дитриха Аббельхейма, который приезжал осматривать маленького, тогда пятилетнего, Вальтера и вынес окончательный приговор – малыш неизлечим. Это был высокий сухопарый человек с большим носом и удлинёнными кистями рук, которые с лёгкостью могли бы брать самые сложные фортепианные аккорды. Он одевался в коричневое, говорил отрывисто и напоминал длинную подвижную ящерицу.
– Дитрих мог бы помочь вам на первых порах, месяц-другой. Он мне кое-чем обязан, так что я могу просить его об этой услуге.
– Спасибо, доктор. Я, пожалуй, задержусь до тех пор, пока не станет ясно, что же всё-таки произошло.
Мариэнель пожал плечами, и в этом движении Патрику неожиданно почудилась досада.
– Как хотите. Мой вам совет: не питайте излишних надежд. Вы ещё не стары, вы талантливы. Мир не сошёлся клином на нашей карликовой стране, есть другие столицы и другие государи. Если Эдвард откажется от ваших услуг, это ещё не будет означать, что вашей жизни пришёл конец.
Патрик подумал о своём доме, о старой лестнице с полированными перилами, о своих добросовестных немолодых слугах. Потом его мысленный взор переметнулся во дворец и заскользил по покоям Оттона. Ему случалось видеть герцога нездоровым, но он не мог представить его умирающим. Бывало, Оттон принимал своего придворного стихоплёта, сидя в кресле у камина, одетый по-домашнему, но глаза на длинном костистом лице всегда блестели ясно и иронично, а ум был гибок. Странно, но Патрик вдруг обнаружил, что гораздо больше привязан к умирающему правителю, чем думал всегда. А может, дело было в том, что с Оттоном уходила в небытие целая эпоха, и время, что спешило ей на смену, представлялось грозным, непонятным и смутным.
Они провели в гостинице ещё примерно час, потом доктор взглянул на свой хронометр и поднялся.
– Думаю, мне лучше откланяться. Если герцогу станет совсем плохо, дорога будет каждая минута. Я должен ехать во дворец.