– Я не в восторге от этой идеи, – сказала Оливия, когда Генри предложил пригласить молодую пару на ужин.
Генри сделал вид, что не расслышал. Это было как раз в тот период, когда их сын, еще не проявлявший внешних признаков взросления, сделался вдруг напряженно угрюм, его дурное настроение выстреливало в воздух, словно ядовитый газ, и Оливия казалась такой же изменившейся и изменчивой, как Кристофер, и между этими двумя вспыхивали стремительные и яростные стычки, после которых их так же мгновенно словно бы окутывало одеяло безмолвной близости, отчего Генри, растерянный и ошарашенный, чувствовал себя третьим лишним.
Но, болтая на парковке за аптекой с Дениз и Генри Тибодо на излете лета, в конце рабочего дня, когда солнце так уютно пряталось за еловыми ветками, Генри Киттеридж испытал такое острое желание видеть эту молодую пару, быть рядом с ними, их лица, когда он вспоминал свои давние университетские дни, были обращены к нему с таким робким, но живым интересом, что он сказал:
– Знаете что? Мы с Оливией хотим в ближайшие дни пригласить вас на ужин.
Он ехал домой, мимо высоких сосен, мимо поблескивающего залива, и думал о том, как чета Тибодо едет в противоположном направлении, к своему трейлеру на окраине. Он представлял себе этот трейлер, уютный и чистенький – потому что Дениз была аккуратисткой, – и представлял, как они обсуждают минувший день. Дениз могла бы сказать: «С таким начальником легко иметь дело», а Генри мог бы ответить: «Отличный мужик».
Когда он повернул на свою подъездную дорожку – не столько дорожку, сколько лужайку на вершине холма, – Оливия трудилась в саду.
– Привет, Оливия, – сказал он, направляясь к ней. Он хотел обнять ее, но натолкнулся на тьму, которая будто бы стояла вплотную к жене, как старая знакомая, не желающая уходить. Он сказал, что Тибодо придут на ужин. – Так будет правильно, – добавил он.
Оливия смахнула пот с верхней губы и отвернулась сорвать пучок перловника.
– Вопросов нет, господин президент, – сказала она. – Передадите повару свои распоряжения.
В пятницу вечером Тибодо приехали следом за ним. Молодой Генри пожал руку Оливии.
– Красиво тут у вас, – сказал он. – И такой вид на залив… Мистер Киттеридж сказал, вы с ним этот дом сами построили, вдвоем.
– Так и есть.
Кристофер сидел за столом вполоборота, по-подростковому неуклюже ссутулившись, и не ответил, когда Генри Тибодо спросил его, занимается ли он в школе каким-нибудь спортом. Генри Киттеридж неожиданно ощутил, как в нем вскипает ярость, ему захотелось накричать на сына, чьи дурные манеры словно бы выдавали что-то неприятное, чего никак не ожидаешь встретить в доме Киттериджей.
– Когда работаешь в аптеке, – сказала Оливия, ставя перед Дениз тарелку печеных бобов, – узнаёшь секреты всего города. – Она села напротив девушки и придвинула к ней бутылку кетчупа. – Приходится учиться держать язык за зубами. Но вы, кажется, умеете.
– Дениз это понимает, – сказал Генри Киттеридж.
– Это уж точно, – сказал муж Дениз. – Такого надежного человека, как Дениз, еще поискать.
– Верю, – ответил Генри Киттеридж, передавая ему корзинку с булочками. – И пожалуйста. Зовите меня просто Генри. Это одно из моих любимых имен, – добавил он, и Дениз тихонько рассмеялась; он ей нравился, он ясно это видел.
Кристофер сгорбился еще сильнее и словно бы просел на стуле.
Родители Генри Тибодо жили на ферме далеко от залива, так что два Генри обсудили зерновые, и вьющуюся фасоль, и кукурузу, которая этим летом из-за дождей выдалась не такой сладкой, как обычно, и как сделать, чтобы спаржа хорошо росла на грядке.
– Да господи ж боже, – сказала Оливия, когда Генри Киттеридж, передавая гостю кетчуп, уронил бутылку и кетчуп густеющей кровью растекся по дубовому столу. Он потянулся поднять бутылку, она выскользнула, кетчуп оказался на кончиках его пальцев, потом на белой рубашке.
– Оставь, – скомандовала Оливия, вставая из-за стола. – Оставь ее в покое, Генри, ради бога.
Генри Тибодо – возможно, оттого что услышал собственное имя, произнесенное так резко, – вздрогнул и выпрямился.
– Боже, ну и свинство я тут развел, – сказал Генри Киттеридж.