Выбрать главу

– О господи, – говорила Оливия, когда он скатывался с нее.

В колледже Генри Тибодо играл в футбол – как и Генри Киттеридж.

– Здорово было, правда? – спросил его однажды молодой Генри. Он приехал за Дениз чуть раньше времени и зашел в аптеку. – Слышать, как вопят трибуны. Видеть хороший пас и понимать, что ты его возьмешь. Ох, как же я это любил! – Он широко улыбнулся, его чистое лицо, казалось, излучало преломленный свет. – Обожал просто.

– Подозреваю, я играл куда хуже вас, – сказал Генри Киттеридж.

Он неплохо бегал и прыгал, но по-настоящему хорошим игроком так и не стал – не хватало агрессии. Ему было стыдно вспоминать, как перед каждой игрой на него накатывал страх. И какое облегчение он испытал, когда его отметки поползли вниз и спорт пришлось бросить.

– Да я не так уж хорошо играл, – сказал Генри Тибодо, потирая затылок большой ладонью. – Просто мне очень нравилось.

– Хорошо он играл, – вставила Дениз, надевая пальто. – Даже отлично. У чирлидерш был особый танец, специально для него одного. Пойдем же, Тибодо, пойдем, – позвала она застенчиво и с гордостью.

– Кстати, – сказал Генри Тибодо, направляясь к двери, – мы скоро пригласим вас с Оливией на ужин.

– Ох, да что вы, не стоит беспокоиться.

Тогда, раньше, Дениз написала Оливии благодарственное письмо своим аккуратненьким мелким почерком. Оливия пробежала письмо взглядом и щелчком отправила через стол мужу.

– Почерк такой же осторожный, как она сама, – сказала Оливия. – В жизни не встречала такого неказистого ребенка. Зачем она носит серое и бежевое, при ее-то бледности?

– Не знаю, – подхватил Генри с воодушевлением, как будто и сам об этом задумывался. Но он не задумывался.

– Простушка, – припечатала Оливия.

Но Дениз вовсе не была простушкой. Она быстро считала в уме, она помнила все, что рассказывал ей Генри о лекарствах. В университете она специализировалась по зоологии и была знакома с молекулярными структурами. Иногда в перерыв она сидела на ящике в дальней комнате с «мерковским» медицинским пособием на коленях. Ее детское личико, в очках становившееся серьезным, принимало сосредоточенное выражение, коленки торчали, плечи были сгорблены. Симпатичная, мелькало у него в голове, когда он поглядывал на нее в дверной проем, проходя мимо. Иногда он окликал ее:

– Все хорошо, Дениз?

– Да, все в порядке, спасибо!

И все время, пока он переставлял пузырьки и клеил этикетки, улыбка не сходила с его лица. Характер Дениз и его собственный ладили между собой так же хорошо, как аспирин с ферментом COX-2: весь день Генри проживал без боли. Приятное шипение радиаторов, мелодичное позвякивание колокольчика над дверью, когда кто-то входил в аптеку, скрип деревянных половиц, щелканье кассового аппарата, – в те дни Генри порой казалось, что аптека похожа на здоровую автономную нервную систему в рабочем, спокойном состоянии.

А вечерами у него начинались выбросы адреналина.

– Я только и делаю, что готовлю, убираю и подбираю за всеми! – срывалась на крик Оливия, с грохотом швыряя на стол миску с тушеной говядиной. – А другие только сидят с вытянутыми мордами и ждут, когда я их обслужу!

От тревоги у него начинало покалывать в руках.

– Может быть, тебе стоит больше помогать по дому? – говорил он Кристоферу.

– Как ты смеешь ему указывать? Ты понятия не имеешь, что ему приходится терпеть на обществоведении! Потому что тебе плевать! – орала Оливия ему в лицо, а Кристофер молчал, криво ухмыляясь. – Джим О’Кейси и то больше сочувствует ребенку, чем ты! – Оливия шваркнула салфеткой по столу.

– Слушай, ну честное слово, Джим все-таки работает в школе и видит вас с Крисом каждый день. Так что там с обществоведением?

– Да всего-навсего то, что учитель у него – чертов кретин, а Джим печенками это чует, – сказала Оливия. – Ты тоже видишь Кристофера каждый день. Но ты ничего о нем не знаешь, тебе уютно в твоем мирке с подружкой-простушкой.

– Она отличный работник, – ответил Генри.

Но с утра настроение Оливии обычно бывало не таким темным и мрачным, и пока Генри ехал на работу, в нем возрождалась надежда, которая накануне вечером казалась навек угасшей. В аптеке к мужчинам относились доброжелательнее.