Мы вчетвером хватаем корзины и, ползая на четвереньках, весь остаток дня собираем оливки с земли. Это непростая работа: окоченевшими пальцами каждую надо выковыривать из травы, а потом осматривать и решать, не начала ли она гнить.
Только в сумерках мы наконец садимся за стол и выпиваем по стакану рубиново-красного кьянти. Все, кроме Хашиа — тот пьет воду с ломтиком сорванного с нашего дерева лимона. Начинается вечер, такой же ясный и прозрачный, как утро. На небе проступают теплые оранжевые полосы. На земле, спасшейся от хаоса, воцаряется мир.
На следующий день к нам заглядывает Мануэль. Он объясняет, что просто проходил мимо — хотя одному богу известно, куда можно идти мимо нашего участка, — и решил поинтересоваться, не нужна ли нам помощь в наведении порядка. Мы дружно говорим «нет». Он незлобиво пожимает плечами и уходит, заметив на прощанье, что ему очень понравилось работать у нас.
Тихо и почти незаметно наступает новый год. Оливки, словно спохватившись, быстро созревают. Из зеленых они становятся фиолетовыми, потом пурпурными и наконец черными. Мы собираем мясистые, блестящие плоды, и выясняется, что их довольно много. Un vrai pacquet, как говорят французы. У Кристофа на маслодавильне царит мрачное, почти трагическое настроение. «Это катастрофа», — повторяет он снова и снова и трясет своей нечесаной головой. При взгляде на наши полные корзины лицо у него немного светлеет. Он берет одну оливку, крутит ее в пальцах, рассматривает и наконец бормочет себе под нос: «Pas mal, pas mal»[156]. Мишелю надо сделать пару звонков, и мы идем в деревню, оставив Рене наблюдать за выжимкой. Когда, выпив кофе в деревенском кафе, мы возвращаемся, они с Кристофом сияют, как дети.
Рене хватает Мишеля за руку.
— Вы отправили те формы? — с волнением спрашивает он.
— Какие формы? — удивляется Мишель.
— Те формы, которые я передавал вам через Рене, — вмешивается Кристоф. — Чтобы вас зарегистрировали как производителей масла. Вы отправили их в Брюссель? — Он даже подпрыгивает от нетерпения.
— Да, — кивает Мишель. — А в чем дело?
Кристоф вздыхает с нескрываемым облегчением и уже спокойнее объясняет нам причину своего волнения:
— Ваши оливки дали литр масла меньше чем с четырех килограммов! В нынешнем году это первый такой результат. И качество при этом просто исключительное!
Он требует, чтобы его сын принес вина, Рене разливает его по бокалам, и все присутствующие приглашаются отпраздновать наш успех. К нам присоединяются прибежавшая сверху жена Кристофа, его младший сын, отвечающий за качество тапенада, юнец, засыпавший оливки в воронку, и пара клиентов, дожидающихся своей очереди. Все они пьют за нас и за процветание местного оливкового производства. Бокалы наполняются снова, на столе появляется апельсиновое печенье, и все это похоже на настоящий праздник, устроенный в нашу честь.
— В любой день, — заливается Кристоф, — к нам может заявиться сертификационная комиссия — что бы я им предъявил?! До сих пор поблизости не было ни одной фермы, давшей литр масла меньше чем из шести килограммов. Да и качество при этом очень среднее. Это позор! Какой уж тут статус АОС? И все это новое оборудование, которое я купил в Италии, чтобы оно отвечало требованиям Брюсселя, — все пропало бы зря! Над нами бы просто посмеялись! Над нами потешалась бы вся Европа!
Кристоф кричит так, что у меня звенит в ушах. Наверное, это оттого, что всю жизнь ему приходилось перекрикивать грохот машин. Его глаза блестят, щеки пылают, а аудитория восторженно внимает каждому его слову.
— Mais, vous, mes chers amis[157], — он тычет бокалом в нашу сторону, — доказали, что наш регион достоин такой чести. A la vôtre![158] — И все опять выпивают.
Дома нас ждет факс, пришедший из парижского офиса Мишеля. В нем сообщается о том, что греческие деньги уже переведены на наш счет, а еще о том, что десяток других телекомпаний хочет купить наш сериал. Деньги наконец-то потекли в банк. Нам следовало бы прыгать от восторга, кричать и открывать шампанское — во всяком случае, именно так я представляла себе этот счастливый момент, хотя почти не верила, что он наступит, — а вместо этого просто стоим и улыбаемся, глядя в глаза друг другу.