В объятиях Энджи она чувствовала себя комфортно и привычно, но в то же время неудобно и душно. Джиллиан заставила себя расслабиться.
- Ты так занята на работе. Я не хотела тебя беспокоить. Со мной была Линдси.
- Линдси - это учитель физкультуры, о которой ты постоянно говоришь?
- Я не говорю о ней постоянно, - ответила Джиллиан, немного разозлившись.
- Говоришь, иногда, - Энджи усмехнулась, стараясь не накалять ситуацию. - Все в порядке. Я рада, что ты была не одна, - она потянулась к коробке и нежно провела по ней кончиками пальцев. - Она такая маленькая, - сказала она.
- Это первое, о чем я подумала.
- Мы должны развеять ее прах или держать его в доме?
Джиллиан вздохнула.
- Я не знаю. Мне вроде бы хочется, чтобы она побыла здесь, с нами. По крайней мере, сейчас.
- Согласна, - Энджи подняла коробку и пошла с ней в гостиную, Джиллиан последовала за ней. По дороге она взяла фотографию Бу в рамочке и ее ошейник. Все это они установили на каминной полке, при виде которой глаза Джиллиан снова наполнились слезами. - Вот так. Пойдет? По крайней мере сейчас. Если позже решим сделать иначе, то сделаем, - она обняла Джиллиан за плечи и прижала ее к себе. - Хорошо?
- Ладно.
Они еще долго стояли так.
*****
Следующую пару недель Джиллиан старалась больше времени проводить в студии. Когда она рисовала Бу, ей казалось, что это помогает уменьшить скорбь, пока та не стала просто тупой болью. Почти полтора десятка незаконченных эскизов - попытки нарисовать Бу по памяти - валялись на полу студии. Джиллиан особо не отличалась способностями к рисованию живой, дышащий натуры. Человек или животное - у нее были проблемы с изображением деталей и правильных теней. Она предпочитала заниматься неодушевленными предметами. Чаши с фруктами. Пейзажи. Вазы с цветами.
Глаза давались ей особенно тяжело. Для многих художников камнем преткновения были руки. На руках человека чрезвычайно много деталей и их невероятно трудно изображать. А для Джиллиан это были глаза. Человек или животное, все равно, но она не могла нарисовать их так, чтобы они не выглядели как глаза мультипликационного персонажа. Глаза выражали глубину, мысли, эмоции. Те, которые рисовала она, казались… безжизненными. Сегодняшний день не стал исключением. Раздраженно покачав головой, она сорвала с мольберта еще один лист и отправила его в полет на пол, чтобы начать рисовать снова.
Пристально глядя в пространство, она долгое время стояла неподвижно, а затем вернулась к бумаге и начала работать, не думая ни о чем. Она закончила рисовать глаза - большие, темные и почти завершила работу над вздернутым носом, но остановилась, чтобы посмотреть на то, что делает, поняв, что это вообще не изображение Бу.
Рисунок был хорош. Глаза вышли не идеально, но они были гораздо лучше глаз на других рисунках. Она смотрела и смотрела, неловко осознавая, что это были глаза Линдси.
Через несколько мгновений она тяжело вздохнула, сорвала бумагу с мольберта, скомкала ее в маленький шарик и швырнула в мусорную корзину. Потом шумно вздохнула, сосредоточилась на яблоке, лежащем на столе, и начала рисовать его.
*****
- Я ценю то, что ты пришла помочь мне, Анжелина, - ее мать встала на табуретку, достала соусник с верхней полки кухонного шкафа и протянула его Энджи, а та завернула соусник в газету и положила в коробку, стоявшую на кухонном столе.
- Да я с удовольствием, - сказала Энджи. - Но зачем мы складываем посуду?
- Я купила новую.
- Ах, вот оно что, - Энджи понимающе улыбнулась, притворяясь, что не замечает недовольный взгляд матери. Элис была печально знаменита тем, что часто меняла свой стиль и декор. Посуда не была исключением.
- Кому ты отдашь эту? - то, что они упаковывали, прослужило им достаточно времени, даже по меркам Элис. В основном так вышло потому, что этот набор был довольно милым. Простого кремового цвета, с очень тонким рисунком из роз по краям.
- Вы с Джиллиан забрали последнюю посуду, значит эта отправится к Марии. Она по-прежнему пользуется теми дешевыми стеклянными тарелками, которые я ей подарила, когда она переезжала.
Энджи кивнула. Джиллиан нравились толстые керамические тарелки, которые Элис отдала им пару лет назад, тяжелые и крепкие, с зеленой полосой по ободку.
- Кстати, а как там Джиллиан? Я гляжу, она совсем перестала у нас показываться.
Энджи почти сказала матери, что сама не так часто видит Джиллиан, но вовремя спохватилась, поняв, что это будет нытье и слюнтяйство. Кроме того, она не хотела, чтобы Элис об этом знала.
- Она держится. Нам обеим пришлось трудно, но по ней это ударило сильнее. Бу была ее ребенком.
Элис прицокнула языком и покачала головой.
- Бедные девочки. Ты скажи Джиллиан, что я как можно скорее хочу увидеть ее.
- Скажу. Она сейчас очень занята.
Что-то в голосе Энджи, должно быть, удивило ее мать, Элис прекратила работу и посмотрела на свою дочь.
- Что происходит? - спросила она в своей обычной прямой манере, которую любили и ненавидели все члены семьи. Если Элис хотела что-то узнать, она всегда спрашивала в лоб.
Энджи передернула плечами, что никак не прояснило ситуацию, и сделала вид, что возится с посудой в коробке. Когда она подняла глаза, Элис стояла неподвижно, уперев руки в бедра, внимательно вглядываясь в ее лицо. Расстроенно вздохнув от того, что она не в состоянии перехитрить свою мать, Энджи ответила: - Ничего не происходит. Просто, в последнее время она кажется какой-то отдаленной… я не знаю.
Кивнув, Элис вернулась к работе и вытащила стоявшую у задней стенки углового шкафа сахарницу - той же расцветки, что и соусник.
- Я даже забыла, что покупала их, - пробормотала она себе под нос. - Тебе не кажется, что это, вероятнее всего, связано с потерей Бу? Прошло всего несколько недель.
- Да, возможно, - Энджи завернула сахарницу в газету, а крышку от нее в другую - поменьше.
- Все переживают смерть близких по-разному, дорогая.
- Знаю, - Энджи увидела, что мать начала разминать пальцы на правой руке, которые слегка подрагивали.
- Как ты, мама?
- Все хорошо. Нормально. Проклятый артрит беспокоит сегодня.
- Чем тебе помочь?
- Мои таблетки на тумбочке. Можешь принести их?
- Я мигом.
Энджи вошла в спальню родителей и поняла, что не помнит, когда была здесь в последний раз. Эта комната всегда была их убежищем. С четырьмя подрастающими детьми им нужно было иметь возможность где-то укрыться. После того как Энджи, ее братьям и сестре исполнилось пять или шесть лет, они редко появлялись здесь. Теперь, осматриваясь, она видела то, чего не замечала в обычной жизни. Отец приобрел лупу, которая помогала ему разглядывать картинки и текст в поваренных книгах и книгах в мягкой обложке, лежащих на его тумбочке. Его тапочки аккуратно стояли на полу, но выглядели как тапочки настоящего старичка. В шкафчике все еще стоял одеколон “Олд Спайс”, а рядом с ним - шариковый аппликатор “Absorbine” для ноющих мышц и согревающий пластырь “Icy Hot” от боли.
Комод и тумбочка Элис рассказали подобную историю женщины, которая была уже немолода. Ее очки для чтения были аккуратно сложены и лежали рядом со стопкой журналов. Пульт от небольшого телевизора тоже был там, и Энджи знала, что если бы она включила его, то звук оказался бы очень громким, просто оглушительным. В последнее время дети Элис и Джо постоянно убавляли громкость на электронике своих родителей. Возле пульта аккуратным рядком стояли бутылочки с лекарствами: от давления, холестерина, синдрома беспокойных ног. И от артрита. Она взяла бутылку и вытряхнула на ладонь две таблетки.
Энджи повернулась, и ее взгляд остановился на туалетном столике матери. На расческе собралось больше седых волос, чем каштановых, а на чистой поверхности стояла рамка с черно-белой фотографией, которая была снята в день свадьбы Элис и Джо. Энджи подняла ее, пробежалась кончиками пальцев по улыбающимся лицам родителей и поразилась тому, насколько они были молодыми когда-то, и стали очень старыми сейчас. Глядя на фото, она подумала о матери Джиллиан - какой молодой она была, когда умерла, и как повезло ей самой - у нее все еще были живы оба родителя. Да, они стали слабыми и больными, но она знала, что они все еще у нее есть.