— Вортигерн, я…
— После, мой друг, после, — Вортигерн отмахнулся. В другое бы время за слово «друг» к таким, как Амброзий, ему бы прописали двадцать плетей. — Сначала конь. Прекрасное животное, и ума у него поболее будет, чем у твоего упрямого брата…
Амброзий возблагодарил Небеса, что Утера не было рядом. Иначе бы этот день закончился десятком смертей, и его, Амброзия, может быть тоже. Вортигерн это знал превосходно и широко улыбался. Из него не будет настоящего императора-узурпатора, как многие годы назад, но уже вышел талантливый вождь — опасный, умный и хитрый. Императоры в благовониях имеют вес в Риме, но точно не здесь.
К Вортигерну под уздцы подвели коня. Тот хлопнул его по широкому боку.
— Гляди! Зверь. Этот получше, отдам его тебе, если решишь ехать с нами. Твоему брату достанется пегая кобылка. Слегка походит на корову, признаюсь, но скорости ей не занимать, пускай не думает, что я его обижаю. Но этот — тебе.
Амброзий гладил пойманного коня по бархатистой и мягкой морде, а в голове его вертелось три мысли. Что конь воистину очень красив. Что его, Амброзия, явно хотят купить и этого ничуть не скрывают. И что очередная нить между ним и его братом порвется, если он примет себе этот дар, а брату достанется толстенькая кобылица.
— Зачем тебе отдавать мне белого?
— А что из того? — Вортигерн достал из вычесанной конской гривы пару пожухлых листьев. — В здешнем болоте он не долго будет таким.
Пока Вортигерн уважает его или хотя бы делает вид, а бывший центурион Амброзий ни разу не выказал неприязни, можно надеяться, что новый командир говорит ему правду.
— Белого коня обычно берет себе предводитель. Я на это место не претендую.
Солдат-узурпатор хмыкнул и поджал губы.
— Предводитель берет себе лучшего коня, друг Амброзий. Ему не обязательно быть самым ухоженным и красивым. Хоть сам вымажись белой краской — меня это не волнует. Ну так что, возьмешь себе этого?
Это было очередным отголоском того нового мира, к которому Амброзий еще не привык, а Вортигерн, так яро набивающийся ему в товарищи, был первый глашатай. Мир без правил, но с умением первым забирать, отбирать и доказывать свое превосходство на руинах, пустошах, пепелищах. В этом новом мире он и Вортигерн были равны.
Солдату было совершенно не нужно, чтобы люди видели в нем древнее, языческое божество. Ему было нужно, чтобы в нем видели силу.
Все это время, что они знали друг друга, Вортигерн вел себя на равных с Амброзием. С ним уже очень давно никто так не разговаривал, не смотрел спокойно и прямо в глаза, потому-то он и не гнал от себя этого выскочку, солдата-императора из странного нового мира. Этот хитрый и улыбчивый человек с мертвой хваткой, как у матёрого волка, был первый и единственный за все это время, кто дал забытому центуриону шанс оказаться кем-то ещё. Шанс оказаться не безымянным воином Рима, а просто Амброзием, равным. У ушедших штурмовать врата Рима вместе с Флавием Клавдием этой возможности не было.
— Я беру его, — Амброзий похлопал коня по сильной и теплой шее. Это хороший дар и красивое животное. Было бы глупо отказываться.
— Второго предложи брату сам. Если я прилюдно попрошу его принять в дар хоть флягу дрянного вина… — губы Вортигерна скривились. — Выйдет пренеприятная ссора. А я не хочу, чтобы смерть твоего брата омрачила дружбу между мной и тобой. Знаешь, я не желаю Утеру смерти, что бы он ни выдумывал. Мы с ним для этого слишком похожи. Мне куда выгодней и приятней видеть его в друзьях, чем во врагах. Тем скорее я рад, что ты по доброй воле мне друг.
— Я передам ему, — ответил Амброзий.
— Значит ли это, что ты отправишься со мною в Повис?
В Повисе мягкая теплая осень и одуряюще пахнет ковром из подгнивших яблок после дождя. Так было пять лет назад, легион пробыл там десять месяцев. Да, ему бы хотелось вернуться.
— Я поеду, — сказал он, сам не веря, что произнес это вслух.
Вортигерн широко усмехнулся. Вышло слегка кровожадно, но по виду тот правда был рад.
— А как же Утер? — спросил он.
— Утеру придется смириться. Это будет долгий разговор, но он мне по силам.
— Твоя уверенность обнадёживает.
Новый император похлопал его по плечу. Амброзий дернулся. «Я больше не центурион римского легиона», — повторил он несколько раз. — «Я не центурион, а он не отщепенец, а мой новый товарищ и командир». Повторяемое столько раз слово «друг» он не произнёс даже в мыслях.