— Ты звал меня, Вортигерн?
Он вошёл в комнату и понял, что хозяин Повиса сидел не один. Рядом с ним стоял Утер, черная борода всклокочена, тот явно не выспался и несло от него, как от целой таверны. Тем не менее, брат стоял здесь. Мрачный и злой, его глаза метали темные искры.
— Доброго утра, — кинул он брату, и понял, как глупо прозвучали эти слова.
— Ты издеваешься или тебе охота подраться? — голос подал император. — Изволь, могу отдать тебя страже и прописать двенадцать плетей.
— Как сочтешь нужным. Про плети тебе известно больше, чем мне.
Вортигерн не ответил.
— Он не знает, — бросил Утер. — Иначе бы тут не хохмил, можешь поверить. Видно, мой братец спал, как младенец.
Тот вновь ухмыльнулся, но ухмылка вышла совсем невеселой. Что у них произошло нынче ночью? Амброзий напрягся.
Он вновь повернулся к Вортигерну.
— Что ты опять натворил? Твоя жена наложила на себя руки? Не вынеся позора, который ты сам и навлек на нее? Тогда с саксами воюй без меня.
Послышался рык, и он поспешно пригнулся. Серебряный кувшин пронёсся мимо центуриона и с отвратительным лязгом врезался в стену. Остатки медовухи и воска разбрызгались по полу. «Когда-нибудь, — подумал Амброзий. — Когда-нибудь здравый смысл настолько покинет меня, что меня будет хотеть убить каждый первый. Тогда придется податься в берсерки.»
— Не смей поминать мою жену, Полу-бритт!! — рявкнул Вортигерн, и Амброзий, признал — Килух прав, тот правда походил на свору диких волков. «И все ещё «жена», отметил он про себя. Это вселяло надежду.
Вортигерн опустился на место. Он вспомнил, как на досуге сравнил императора с огнем хитрых греков. Надо быть осторожнее, если он хочет дожить до вечера с головой.
— Что стряслось? — повторил он. — Зачем ты послал Килуха за мной?
— Все пропало, — ответил Утер. — Вот что стряслось. У меня-то есть возможность убраться на Стену, а вот вашей участи я не завидую.
— Заткнись.
Под взглядом Вортигерна Повелитель Стены смешался и закрыл рот на замок. Император все ещё оставался главной силой на острове.
— Ночью гонец доставил в Повис вот это послание.
Вортигерн протянул ему два обрывка пергамента. Очевидно, это был целый свиток, который порвали в минуту злобы и гнева. Амброзий с трудом развернул один, а затем рядом второй. Его сердце упало.
— Это ведь невозможно.
— Возможно, — ответил Вортигерн. — Поверь мне, возможно. Вот же ж ублюдки…
Амброзий подошёл ближе к окну и в неверном свете утра перечитал послание вновь и вновь. Нет, ему не почудилось. В письме значилось, что оловянная шахта Повиса со всем касситеритом и неприступной крепостью возле нее переходит во владение…
— Лодегрансу?! — рявкнул Амброзий и смял пергамент в жалкий комок. На мгновение он почувствовал ту же звериную ярость и бешенство, как когда Утер предал его. — Ублюдок захватил нашу шахту?!
Он со всей силы пнул ножку стола. С него с грохотом попадали оба подсвечника.
— Мою. Шахту, — процедил император, но без особого рвения.
Он пропустил это мимо ушей.
Амброзий плохо понимал, как они умудрились все потерять буквально за несколько дней. Да, Вортигерн прав, все это — богатство, союзы, Ровена и олово — все это принадлежало ему, но хочет тот или нет, он, Амброзий Аврелиан, Полу-бритт, стал его правой рукой. Эти провалы бьют его столь же сильно. Кто владел этим оловом, тот владел всем.
— Как он сумел? Ты знаешь — это немыслимо.
Амброзий глядел прямо на Вортигерна, оба знали о чертежах, оба знали о тайных ходах — и никто кроме них. Внезапно, внутри у Амброзия похолодело. На мгновение он представил, как император обвиняет его, центуриона, в предательстве, как не слушает оправданий, а через миг его голова красуется на пике на воротах Повиса. Картина с отрубленной головой в окружении воронов встала перед глазами так ярко и остро, что ему стало страшно — вдруг это видение, как тогда, перед битвой с уладами. Как у Мирддина. Он заставил себя вдохнуть глубоко, и ещё раз. Кровь в ушах перестала стучать. Вортигерн смотрел на него с той же горечью, но не спешил обвинять.
— Карты с ходами были украдены, — сказал солдат-император, заставив его замолчать. — Да, я сказал Утеру. Нынче утром. Сперва получил вот это послание, — он кивнул на скомканное письмо. — А затем понял, почему оно вообще существует.
Он сжал кулак, и костяшки на руке побелели.
— Ублюдочный Лодегранс… Твой выкормыш, Утер. Пёс укусил не одну руку, которая кормила его.