Они вышли за крепостные стены. Огонь вился в воздухе, в мокрый тяжёлый туман взмывали яркие искры, трещали и тут же тухли, дымили поленья. Лугнасад стоял в полный рост, скоро лето перевалит за середину, а сегодня костры солдат не отличимы от праздничных. Здесь вперемешку девицы из поселений, потаскухи и достойные женщины, жители крепости, его люди, люди Утера, Вортигерна, военный совет и пляски вокруг полуночных костров.
— Может, ты направишься к ним?
Амброзий проследил за взглядом Килуха. Иберниец моложе. Ему все ещё неймётся вступить в этот красочный хоровод безумных теней и смеха. Запах горелого дерева въедался в кожу и волосы.
Килух исподлобья мрачно взглянул на него и помотал головой.
— Скольких людей берет с собой Утер на Стену?
— Почти всех. Они с Вортигерном решили, что Стена будет сдерживать с севера.
— А если саксы явятся с юга из Кантия?
Амброзий пожал плечами.
— Император говорит, ему хватит сил. Сколько дней прошло?
— Десять.
От Хенгиста с Хорсой ни слуху, ни духу.
Амброзий замолчал и нахмурился. Ни весточки, ни нападения. Саксы хранили безмолвие, будто не в их вероломные руки потек рекою черный касситерит.
— Значит, голову гонца скоро доставят нам в прогнившей корзине. Это хотя бы будет ответ.
Килух хмыкнул. Амброзий ни разу не спрашивал ибернийца, что тот думает о собственной жизни. О легионе, о Вортигерне, обо всей этой невозможной возне вперемешку с попойками, истерящем водовороте битв и предательств, проносящейся мимо юности и женщин, чьи лица слились в одно, красивое, но доступное. Килух отлично балансировал на этом канате, но центуриону чудилось в нем что-то от Мирддина. Возможно, все ибернийцы немного такие.
Кто-то тронул Амброзия за плечо. Тот вздрогнул и обернулся. Возле костров было светло, но уже в двух шагах темнота колола глаза. Килух тут же потянулся к мечу.
— Аврелиан?
Амброзий облегчённо вздохнул. Блик от огня пронёсся по лицу незнакомца, и он узнал в нем Мирддина.
— Ты. Что ты здесь делаешь?
Он не видел сына с тех самых пор, как тот выходил его после ранения.
Мирддин пошарил за пазухой и сжал в кулаке мятый пергамент.
— Император просил найти тебя и передать, — юноша вдруг смутился. — Я могу прочитать тебе вслух. Если хочешь.
— Я умею читать.
Амброзий принял послание и попросил Килуха его развернуть. В мигающем свете огня и теней он понял, что оно от братьев Ровены. Амброзий бегло пробежался по корявым строкам. Грубый язык саксов вперемешку с ужасной латынью. Бретвальды обвиняли Вортигерна во лжи и прочих обидах. Призывали беды и гром на головы всех из Повиса, грозились вернуть сестру домой силой, Хорса обещал вырвать гнилой язык Вортигерна и прибить его в Кантии на главных воротах. В общем-то, это было не ново.
— Чего хотят саксы?
— Вырвать язык императору и прибить его молотком.
— На острове это признак хорошего тона, — ответил Килух. — Что-то ещё?
— Да, — Амброзий с трудом продирался через толщу загадок. Он нарочно пошел в легион, чтобы все было просто, и раз за разом увязал в топком болоте интриг. — Саксы пишут, что они не при чем.
Килух нахмурился.
— В чем не при чем?
— Во всем, — Амброзий смял пергамент в жалкий комок. — Они говорят, что Лодегранс действует в одиночку. Что он им больше не служит и не признает их владычества.
Иберниец фыркнул и расплескал вокруг себя пиво из рога.
— Ага, разумеется. А я король сидов. Жру на золоте, сплю на золоте, и даже…
— Довольно, — Амброзий его перебил.
— Аврелиан, ты этому веришь?
— Нет, конечно же… Нет.
Амброзий понял, что ему пора отказаться от любых убеждений. Он обернулся к сыну.
— Верни послание Вортигерну. И вот. Возьми за труды, — он не глядя протянул ему четыре монеты из кошеля. Ему стоило подарить сыну нож, меч, достойную жизнь, живую мать, наконец — любой подарок, который чего-то да стоил. Но он может дать ему лишь пригоршню денег и общаться с ним, как господин.
— Аврелиан, многовато за работу гонца.
— Возьми. Ты меня вылечил и заслужил.
Проклятое олово в итоге не принесло добра никому.
Он вспомнил, о чем ещё хотел спросить Мирддина.
— Вортигерн отдает в мое ведение крепость к востоку от моря.
— Господин?