Выбрать главу

Она почувствовала укол ревности, оттого что Голдвассер полез не к ней, а к миссис Плашков. Ее снедало жгучее похотливое любопытство – или жгучая нежность, и вот однажды днем она явилась к Голдвассеру в его лабораторию, зная, что в это время он там один.

– Ну-с, – пропыхтела она, соблазнительно присев на краешек стола и запрокинув голову, чтобы сигаретный дым не ел глаза, – как делишки, голубчик Голдвассер?

– Отлично, – сказал Голдвассер.

– Надеюсь, вас не пугает тет-а-тет с местной блудницей?

– Это кто же такая?

– Я, дружище.

– Вы?

– После той вечеринки этого уже не скроешь.

– А-а! Да, то есть, гм…

– Не стесняйтесь в выражениях, мальчик. Я ведь в сущности местная мессалина.

– Ага. Понятно.

Голдвассер сделал попытку словно невзначай откинуться на спинку кресла. Всякий раз как Ребус кашляла, пепел с ее сигареты интимно садился к нему на колени.

– Во всяком случае, нам надо держаться друг дружки.

– Кому?

– Нам с вами.

– А-а. Да, пожалуй.

– Одного поля ягоды.

– Что?

– Два сапога – пара, старина.

– Ага.

Голдвассер не совсем понимал, на что она намекает. О том, как Голдвассер оскорбил миссис Плашков, в институте знали все, кроме самого Голдвассера. Тактично щадя его самолюбие, никто ему об этом даже не намекнул.

– Вообще как-то смешно, старик, – сказала Ребус, задрав ногу на подлокотник голдвассерова кресла, так что ее колено пришлось вровень с его лицом, – мы ведь никогда не объединяли своих усилий.

– Гм.

– Вам не кажется, что это просто чертовски странно?

– Ну… Да… То есть…

Голдвассеру все труднее и труднее было не замечать, что над коленкой у Ребус спустились две петли чулка и что белье у нее апельсинового цвета. Ему не хотелось несправедливо осуждать кого бы то ни было, но он не мог не припомнить, как Ребус висла на Чиддингфолде. Он старался подавить недостойный мужчины страх.

– Надеюсь, вы не возражаете, что я с вами так разговариваю? – спросила Ребус.

– Нет.

– Вы же меня знаете. Я всегда называю вещи их погаными именами.

– Да.

– И в конце концов у нас с вами действительно много общего.

– Да?

– А разве нет?

– Неужели?

Голдвассера гипнотизировали крохотные белые кружочки на колене у Ребус – все новые и новые появлялись по мере того, как под самым его носом хлопья горячего пепла от сигареты прожигали нейлоновый чулок. Голдвассер понял, каково же приходится кролику под взглядом удава. Внезапно у Голдвассера появилось предчувствие, что через секунду–другую Ребус набросится на него, как на Чиддингфолда, запоет скабрезную песенку и повалит на пол. С трудом оторвав глаза от ее коленки, он поспешно вскочил и стал озираться по сторонам, ища предлога для бегства.

“Боже всемогущий! – подумала Ребус, испытывая главным образом прилив ужаса, – этот громадный буйный зверь сейчас набросится на меня прямо тут же”.

Мгновенно ее одолел затяжной приступ кашля. “Психосоматический”, подумала она, а недокуренный гвоздик выскочил у не изо рта и свалился в корзину для бумаг. Ребус и Голдвассер еще вываливали на пол содержимое корзины в поисках горящего окурка, когда вошел Ноббс с папкой под мышкой.

– Если только я не помешал вашей личной жизни, брат, сказал он Голдвассеру, – вы, может, сообщите, когда вы намерены и намерены ли вообще принять решение насчет папки “Парализованная девушка еще будет плясать”.

– Сейчас же! – воскликнул Голдвассер. – Не уходите, Ноббс. Возьмите себе стул, Ноббс.

Позднее Голдвассер почувствовал, что заблуждался как дурак относительно всего эпизода, и убедился, что Ребус имела в виду лишь дружескую беседу. Он отправился к ней в лабораторию налаживать отношения, но не застал на месте. Скользя взглядом по предметам, разбросанным в ужасном беспорядке, дабы убедиться, что Ребус не затерялась среди всего этого хлама, он заметил на пульте отдельской вычислительной машины “Эджекс-IV” поздравительную открытку, размалеванную херувимами, колоколами и позолотой. На открытке было написано:

Моему родному крошке Эджексу.

Иногда ты бываешь гадким мальчишкой, но я все прощаю, потому что сегодня тебе исполнился ровно год. Очень люблю, крепко целую.

Мамочка.

Впоследствии ни Ребус, ни Голдвассер даже не заикались ни об одном из этих случаев.