– Может, и так, – темнила я нарочно, понемногу успокаиваясь.
Супружеская измена презренна. Это недостойно мужчины. Тем более – одного из влиятельнейших даймё. Но если дело касается любви, безоговорочно чистой, вопреки – тут грешна и я.
Не знаю, плакать мне или смеяться, но одинаковое преступление сближало нас. А так – мы были друг другу чужими. Разные лица. Взгляды на жизнь. Положение. Его синие волосы и мои зеленые. Серость его глаз и цвет мятного листа в моих.
Краски и черты родителей слились воедино. Получилась я. Обособленная от обоих.
– Наша жизнь длительна и оттого мучительна. Мы так редко находим любовь. Поэтому ищем утешение в смерти.
Своим умозаключением отец вверг нас в очередной немой перерыв. Я всё ещё горевала по Наоки. У меня недоставало смелости отпустить его.
– Жива ли мать сейчас? Где она?
– Кто знает. Жизнь ойран не менее терниста, чем у простой юдзё. Подобно бликам на поверхности лужи, они мерцают. И исчезают, достаточно за облаками скрыться солнцу. Возможно, она так и не покинула юкаку. А может, стала чьей-то полноправной женой. Либо умерла вовсе.
Стоять на одном месте стало невмоготу. Я прошлась взад-вперед, внимательно слушая и глядя себе под ноги.
– Многое может измениться со временем. Ты – явное тому подтверждение. Но с тех пор, как ты родилась, я не встречал Кин. Это негласные правила мироздания. Плата за то, что у меня есть ты, а она продолжила вести привычную, спокойную жизнь. Ей возбранялось быть при дворе.
– Во-о-от оно что, – задумчиво протянула я и взглянула на отца куда проще.
– Почему ты спрашиваешь, Мидори? – осторожно полюбопытствовал он. – Намереваешься отыскать её?
– Нет уж, спасибо. Могу, но не хочу. Мне достаточно услышанного.
Вот мой ответ – холодный и тёмный, как синий ветер.
Разговор был преисполнен шероховатостей, но дал плоды. Мне стало легче.
Одаривать любезностями Урагами Хидео я не спешила. Моё мнение о нём изменилось мало. Всё равно пришлось покинуть Фурано.
Тут мне было не место. Казалось бы…
– Да будет так, – Отец кивнул. – Только не терзай сердце обидами. Нужно понимать и помнить, что все мы – заложники обстоятельств.
– Твоя правда, – Я заговорщически спрятала ладони в рукавах юка́ты[12] и незлобиво ему улыбнулась. – Но ничего не обещаю…
День плавно подводил весь город к ужину. Нашу беседу нужно было прервать. Прекратилась она неожиданно:
– Прошу прощения, Хидео-сама… – заявил о себе крепостной стражник, поднявшийся к нам впопыхах и бросившийся кланяться.
– Стряслось чего? – сдержанно спросил даймё.
– У нас гость, – переведя дух, объявил тот. – Какой-то бродячий монах.
– Он просит ночлега? – предположил отец. Он взглянул на меня и рассмеялся. – Соскучился по роскоши небось. И не поленился же подняться…
– Это не всё, мой господин. В первую очередь он хотел бы поговорить с Вами наедине. Якобы важное сообщение.
– Ну, наедине уж точно не получится. А так… я его выслушаю, – Правитель Фурано напрягся. – Ты можешь идти. Скажи, пусть ждет в тяси́цу[13]. Я сейчас спущусь.
– Благодарю, Хидео-сама, – Стражник одарил даймё поклоном и скрылся также внезапно, как и появился.
– Скоро накроют стол. Займи себя чем-нибудь в это время. Еще увидимся и возобновим беседу, если пожелаешь.
– Конечно. – Я поклонилась. Он ответил мне подобающе и удалился.
Известие пробудило во мне любопытство. Я должна была подслушать и по возможности подчерпнуть полезные сведения. Как-никак, воля сёгуна…
[1] Прообраз Омы – Эдо (позднее Токио).
[2] Тикума названа в честь верхнего течения реки Синано.
[3] Наднебесьем в Мэйнане называют космос.
[4] Коку – традиционная японская мера объема, равная 180,39 л. риса. Денежный эквивалент в феодальной Японии.
[5] Ойран – проститутка в феодальной Японии, также развлекающая клиентов посредством искусства.
[6] Гейша – женщина, развлекающая клиентов танцами, песнями, ведением чайной церемонии, беседами.
[7] Кабуки – один из видов традиционного японского театра.
[8] Юкаку – кварталы развлечений в Японии, где были сосредоточены публичные дома.
[9] Юдзё – собирательное название проституток в Японии.
[10] Кото – японский щипковый музыкальный инструмент.
[11] Хокку – жанр традиционной лирической поэзии вака в Японии.
[12] Юката – летнее повседневное кимоно без подкладки.
[13] Тясицу – японское наименование чайного домика.
Часть вторая. Дурная Кровь (2-3)
Глава седьмая. Забытое Лицо
Спустя один час
Я, Хидео
Я вошёл в чайный домик. Незваный гость сидел на полу. Выглядел он тревожно.
Бродячий монах собирался поклониться и познакомиться, как вдруг осёкся. Радужки его поблекли при виде моего телохранителя.
Сон Кю Ра́н с вызовом оглядел паломника, оценивая, опасен ли тот. По надменному вздоху я понял, что нет. Придерживая вакидзаси[1] за спиной, телохранитель прошёл за священнослужителя. Он топнул ногой, чем обозначил последний шаг.
Монаха напрягло изрядно присутствие и поведение Сон Кю Рана. Он вздрогнул.
– Достопочтенный гость! – Я присел напротив него. – Прошу простить за неудобства. Тясицу – единственное место в замке, где мы можем поговорить с глазу на глаз. Не обращайте внимание на моего защитника. Участвовать в беседе он не станет.
– Х-хорошо – прохрипел странник.
Я поклонился преподобному.
– Разрешите представиться: Урагами Хидео, даймё Фурано.
Паломник последовал моему примеру. Однако называться не торопился. Покрасневшие глаза бесцельно носились по полу.
– Но́бу.
– Рад встрече. Для меня честь принять Вас.
Он нравился мне всё меньше. Создавалось впечатление, что монах… ненастоящий. В замке гостило немало таких, как он. Каждый из них вёл себя умиротворённо и уверенно. От них так и веяло духовностью, чем не мог похвастаться этот паломник.
– Итак, у Вас определённый повод навестить меня? Говорите. А после пройдём в обеденную: вскоре подадут ужин.
– Да, Хидео-сама. Но сначала… я хотел бы взять с Вас обещание. – Странник трепетал, как осенний лист на ветру. – Для меня это очень важно.
– Слушаю.
Внутрь закрались новые подозрения.
– Я прошу Вас сохранить мне жизнь, – пробубнил монах. – Что бы я ни сказал и ни показал.
– Вам нечего бояться, Нобу-сан[2]. Никто Вас не убьёт. Можете смело изъясняться.
Заверение повлияло благотворно. Воодушевившись, монах коснулся неторопливо тканевых обмоток, скрывавших лицо за исключением глаз. Ладони подрагивали, однако пальцы делали своё дело. Он снял повязки и опустил на татами.
Я был уверен, что в тясицу лишь один круглоухий идзин – мой телохранитель.
Сон Кю Ран был выходцем из чонгы́нских[3] крестьян, чьи деревни лежат на задворках долины Би́нсо. После неудачного самурайского нашествия на Большую Землю я перевёз в Фурано их предков. С позволения сёгуна. Новые жители заменили убитых. Это было две тысячи лет назад.
Бродячий монах предстал в истинном обличии. Его странному поведению нашлось объяснение: он ряженый самозванец.
Я встрепенулся.
– Неужели… Невозможно… Идзин… здесь.
Пришелец в корне отличался от Сон Кю Рана. Из общего были только одинаковые края ушей. В остальном – два самостоятельных подвида, равно отличающиеся от народа Мэйнана.
Лепка черепа объёмистее. Разрез голубых глаз прямее, чем у раскосых и карих чонгынских. Естественный цвет волос идзина – льняной, а не чёрный. Разные черты лица и телосложение. Загорелая кожа чужака изначально была белой. Сон Кю Ран же имел от природы смуглую.
Телохранитель напал мгновенно. Словно заколдованная кукла, он невозмутимо выхватил из ножен вакидзаси одной рукой. Вторая тяжело опустилась на плечо паломника.
Из глотки самозванца вырвался оглушительный девчачий визг. Меч занёсся над головой. Остриё метило в верхушку позвоночника. Чонгынец ударил. Однако лезвие не достигло цели. Телохранитель остановился, услышав мой приказ: