Педанты, или софисты Александрийские, одни из всего, так называемого образованного сословия, не радовались покорению Египта и введению Магометанской веры, и имели на то три важные причины. Во-первых, им тяжело было отказаться от вина, до которого они всегда были страстные охотники. Хотя им и было известно, что Магометане попивают вино тайком, но в таком случае надобно покупать его на собственные деньги, – а софисты любили испивать вино чужое, на пиршествах, куда их приглашали, вместе с чревовещателями и другими фиглярами. Во-вторых, софистам не нравилось многоженство, потому, что по особенной принадлежности их породы, они всегда находятся во власти жен, как взнузданные медведи во власти цыган, следовательно им страшно было подумать о обязанностях супружества при многоженстве. В-третьих, в государстве, управляемом по закону Магомета, не было вовсе для сословия софистов чинов, которыми можно было бы прикрыть свое ничтожество. В следствие всего этого, софисты составили род оппозиции, и заговорили, о патриотизме, о Христианских добродетелях, о вольности и прочих предметах, известных им из книг. Омар узнал об этом, но, к удивлению всех, не велел отрубить им головы за их вранье, вероятно почитая голову софиста столь же ничтожною вещью, как и вранье его.
Между тем Омар велел явишься к себе всем чиновникам и всем значительнейшим гражданам, и когда они собрались перед дворцом его, он вышел к ним и сказал: «Я хочу управлять вами согласно с вашими пользами и желаниями, а потому и намерен избрать из среды вас людей для совета и помощи. Скажите мне: кто из вас лучший, т. е. кто более любить истину, и желает вам блага?» Все присутствующие молчали, поклонились Омару, и каждый из них, потупя взоры, посматривал, с нежностью, на самого себя, давая сим знать, что он сам лучше всех, но что из скромности не смеет объявишь этого. Они бы не постыдились расхвалить себя, если б не боялись, что соседи уличат их во лжи. Омар окинул взором собрание, улыбнулся и продолжал: «Итак, если скромность запрещает вам объявить мне, кто из вас лучше всех, то скажите мне, кто из вас хуже всех, т. е. злее, вреднее для общества?» Поднялся шум. Присутствующие заговорили все вдруг. Один называл своего заимодавца, другой соперника, третий товарища в торговле, четвертый дядю, после которого надлежало получить наследство, пятый совместника, шестой начальника и т. д. – Омар повелел всем замолчат. «Назовите мне одного только человека,» сказал он: «которого вы почитаете опаснейшим и вреднейшим для вашего спокойствия!» – «Апертус! Апертус!» закричали со всех сторон. – «А кто таков этот Апертус, чиновник?» – «Неть!» – «Купец?» – «Нет!» – «Софист?» – «Нет!» «Кто ж он таков?» сказал с нетерпением Омар. – «Патриций, Римский гражданин, переселившийся сюда из отдаленной провинции Империи….. Житель здешнего города…..» – «Что ж он делает дурного?» спросил Омар. «Обманывает ли, ссорит ли семейства, клевещет ли, соблазняет ли жен ваших и дочерей, строит ли козни, ищет ли происками мест, денег, почестей? Я хочу знать, что он сделал дурного?» Все молчали. – «Скажите же мне, за что вы ненавидите его, за что почитаете злым человеком, врагом вашего спокойствия?» спросил Омар. – Стоявший вблизи купец улыбнулся и сказал, посматривая на судью: «Апертус жестоко бранит взяточников, насмехается над ними и не дает им покоя…» – Судья не дал кончить купцу и примолвил, взглянув лукаво на него: «Апертус насмехается также над тщеславными купцами, которые стыдятся своего звания, ползут в Патриции, и в искательстве издерживают нажитое отцами, а плутов-купцев, Апертус бранит без пощады….» «Он нападает на юношество,» сказал один растрепанный франт: «называет молодых людей пьяницами, буянами.» – «То есть, называет пьяницами пьяниц, буянами буянов, невеждами невежд», примолвил Омар, смотря с презрением на растрепанного юношу. – «Он критикует поступки исполнителей законов, вопит о злоупотреблениях, следовательно он человек опасный, беспокойный,» сказал председатель или заседатель какой-то палаты. – «А исполняет ли он сам законы?» спросил Омар. Все молчали. – «Что ж еще?» примолвил Омар…. – «Апертус прозван у нас
злоязычным, потому, что не смалчивает ни пред кем и каждому говорит в глаза то, что другие едва смеют думать,» сказал один гражданин. – «Хорошо! Подайте мне этого злодея!» сказал Омар. – Все с удовольствием посмотрели в ту сторону, где стоял Апертус, поджав руки, и посматривая на всех с улыбкою сострадания. – «Вот он, вот злодей наш!» закричали в толпе. – «Убей его, запри, отрежь ему язык!» – Омар подозвал Апертуса и, окинув его взором, сказал: – «Тебя чуждаются твои сограждане, и так я беру тебя в службу и назначаю состоять при моей особе.» – На лицах, присутствующих изобразились страх и недоумение. – «Скажи, какого ты хочешь жалованья и награды?» примолвил Омар. – «Служить тебе, я готов, Государь!» отвечал Апертус: «ибо узнал тебя в эту минуту; а вместо жалованья, квартирных и столовых денег, прошу позволения каждый день говорить тебе по одной правде.» – «По рукам!» сказал Омар, и, обратясь к толпе, примолвил: «Ступайте по домам, и приготовьте для меня как можно более денег. Податей я с вас не возьму, по обещанию; но как вы теперь Мусульмане, то я требую от вас добровольных приношений на пользу и славу Ислама! Вы все так добры, что без сомнения чувствуете эту потребность, а злого Апертуса я буду держать при себе, на привязи, чтоб он не надоедал вам своим злоязычием. Ла илахе ил Альлаху, ве Мухоммеду ресулю-льлах.»