– «Говори!»
– «В разврате и заблуждениях рода человеческого виновны более люди, нежели книги. Полезная книга может исправить злого человека, но вредная не испортить доброго, а напротив послужит к его поучению и даст ему средства к обличению лжи и порока. Опасное и заразительное зло кроется не в книгах, не в сердце человека, и злейшие люди суть те, которые вовсе не заглядывают в книги. Зло уничтожается единственно водворением законов и правосудия, которые не могут иметь ни силы, ни уважения, без повсеместного просвещения, то есть такого просвещения, как понимал его Сократ.»
– «Согласен!» сказал Омар. «Водворю закон и правосудие, а что касается до книг, то если в этом множестве есть то, что находится в Куране, то книги эти не нужны; если же в них нет того, что содержится в Куране, то они бесполезны, следовательно я обращу их на общую пользу, отопляя общественные бани. Для просвещения же народа довольно мудрости Сократовой! В этих огромных зданиях я помещу моих храбрых воинов: им будет здесь светло, тепло и просторно. Когда же они отдохнут, то я пойду с ними в Грецию, и порядочно проучу этих Гяуров за то, что они не умели чтить Сократа, и, тщеславясь своею мудростью, до сих пор не понимают, что такое истинное просвещение!»
Я кончил, сударыня, мой рассказ и выдаю его за исторический. Известно, что в Александрии было знаменитое книгохранилище; известно, что существовал Омар и покорил Александрию; известно что Историки всклепали на него, будто он сжег сие книгохранилище, которое, по словам других Историков, расхищено и обращено в пепел фанатиками, истреблявшими, в первые времена Христианства, все памятники язычества. Как бы то ни было, только мой рассказ основан на трех исторических преданиях, следовательно он справедлив, то есть, в нем есть много правды. Вы изволили выслушать меня терпеливо, сударыня, и за это обязан я более вашей вежливости, нежели моему слабому дарованью. Но что скажет наш Смирдин, которому я даю (по обещанию) этот расказ на новоселье? – В его Библиотеке нет вредных книг, но из любви к нему и из уважения к чужой собственности, я не хотел бы, чтоб у нас вошло в обычай топить бани бесполезным бумагомараньем! Я не так строг, как Апертус, и не скажу, что спас бы от пламени одно только сочинение, но признаюсь вам откровенно, что как ни жаль мне было бы нашего Смирдина, а всю огромную его Библиотеку, я поместил бы в небольшой чистенький шкафик, который можно было бы перенести на плечах из Петербурга ко мне, в Карлово, где я, в тишине и уединении, размышляю о мудрости человеческой, до которой я не достиг, и о невежестве, которого я был так часто жертвою!