— «Азик» и «Двойка» скоро перейдут к набережной — для таможенного досмотра и проверки, а ты снимайся прямо отсюда. Не позже, чем в полдень: иначе не выпустят до конца шторма. Успеете?
Любасов кивнул:
— Осталось полтораста бидонов с керосином, бензин уже весь приняли. К девяти закончим. Снимемся даже раньше, чем говоришь.
— Провизию запасли?
— На борту. И два анкерка с водой, — успокоил шкипер.
Теперь кивнул Губанов:
— Пожалуй, хватит на пятерых. Впишешь меня в состав команды под фамилией Константинова. Иду с вами — таково решение комитета: Микояну и мне переправляться в Астрахань.
В глазах шкипера возникло сомнение.
— А если он не успеет подойти?
— Кто?.. — Губанов понял, ответил сперва вопросом: — «Чайка» ушла когда? Уже восемь суток, а ходит побыстрее, чем вы... Думаю, что он сейчас у Кирова. По крайней мере, уже в дельте... И вот что. Забудь Федора Константиновича до Астрахани. Запомни: Александр Константинов.
Шкипер совсем вылез на палубу, окликнул пожилого матроса:
— Чесаков! Становись на мое место, а за себя поставь Ланщакова. Полтораста бидонов Трусов и один поднесет к борту.
Повернулся к Губанову, сказал, чтобы слышали матросы:
— Так вот... Александр Константинов... Перебудешь до отхода в каюте. Вернее и надежнее.
Провел его в крохотную каютку на корме, недолго пробыл там, а когда вышел оттуда обратно на палубу, уже выглядел по-иному — в черной флотской фуражке и в клеенчатом плаще-дождевике. Под мышкой у него был прижат локтем судовой журнал — потертая, конторского формата тетрадь, куда день ото дня аккуратно вносились записи о происшедшем на стоянках и в плаваниях сведения о составе команды и назначении груза, официальные отметки портовых властей о приходе и отплытии парусника.
— Кто спросит, — наказал он матросам, — говорите, что ушел оформлять отход в Гурьев.
Обменялся многозначительным взглядом с ними и зашагал вразвалку в смутную даль ненастного утра, к черным фасадам бесконечной набережной за воротами Шибаевской пристани.
Под вечер того же самого дня, когда тень близкой ночи помчалась над Каспием быстрее штормового ветра, рыбаки, пережидавшие непогоду на острове Жилом, в сорока милях от Баку, заметили среди гребней далекий парус. Он то исчезал между взлохмаченными валами, то мелькал над ними, похожий на большую неведомую птицу, гонимую штормом навстречу потемкам на горизонте.
— Понесла кого-то нелегкая в такую завируху! — удивился молодой ловец, с опаской озирая взбудораженное море. — Не бедуют ли?
Второй ловец, постарше, приглядясь к парусу, пробурчал:
— Держат мимо Жилого, стало быть, не бедуют. Большевики в Астрахань пробираются, не иначе...
И умолк под суровым взглядом третьего ловца, самого старого в рыбацкой артели.
Согнув козырьком ладонь, старый рыбак долго всматривался из-под нее в штормовую кипень, над которой мелькал парус.
— Верно, — наконец подтвердил он. — По всему видать, что не бедуют. Легли курсом на север. Тут и смекайте: может, в Порт-Петровск, может, в Гурьев, может, еще куда... Ночь укроет, а к утру далече уйдут. — Строго-настрого предупредил: — Если белые с британцами станут допытываться, наше дело, ребята, простое: не приметили, ведать не ведаем. Понятно?
Вздохнув, прибавил:
— Отчаянные люди...
Пожелал удачи неведомым смельчакам, рискнувшим пуститься в штормовое море, наперекор «бешеному норду», от которого все — малые и большие — суда укрывались в гаванях или в ближайших бухтах.
Вскоре даль вокруг острова заволокло гулкими от шторма сумерками.
Парус над морем исчез.
Будто его и не было...
СКВОЗЬ РЕВОЛЬВЕРНЫЙ ЛАЙ
...Чтобы,
умирая,
воплотиться
в пароходы,
в строчки
и в другие долгие дела.
И опять надо заглянуть в прошлое, чтобы по-настоящему понять трагедию, подробности которой уточнила в ответ на мою просьбу старая большевичка Евгения Дмитриевна Губанова. В письме ее оказалось и то новое, что могло быть лишь в жизни и что невозможно было даже представить.
«...Вы пишете в газете, что Федю и его товарищей настиг белогвардейский корабль «Слава», и говорите об издевательствах над Федей мерзавца-капитана этого судна, но фамилию не указали; наверное, не знаете. Могу прийти на помощь. Фамилия этого мерзавца Мазин, и он десять лет жил в нашем доме № 117, по набережной Губанова. Дверь квартиры Мазина была против нашей двери. Десять лет мы были соседями, здоровались с этим мерзавцем и не знали, что он издевался над Федей и передал его в деникинскую контрразведку... Вы извините, что я так долго задержала ответ на ваше письмо, ничего не поделаешь, расстраиваюсь, когда пишу...»