— Валяйте. — Ротмистр уселся поудобнее. — Полезно послушать всем.
Вторично раскрыв папку, Газарбеков зашелестел бумагами, извлек одну, помахал перед лицом Губанова:
— Это что?.. Послушайте, господа... «Описание к приметам. Губанов Федор Константинович. Родился в 1889 году в семье бакинского мещанина. Четырнадцати лет поступил учеником заклепщика на промысел «Борн», через два года был принят кочегаром в пароходное общество «Кавказ и Меркурий», позже плавал масленщиком и машинистом на разных судах. В 1911 году окончил школу судовых механиков. Последняя должность — механик пассажирского парохода «Президент Крюгер». В РСДРП (большевиков) с 1905 года. В 1917 году избран председателем большевистского союза судовых команд Каспийского моря. Ездил в Москву в марте 1918 года. Один из организаторов преступных забастовок в Баку и на пароходах, перевозящих грузы в Персию, в марте, мае и августе сего года. Член Кавказского и Бакинского комитетов большевиков. Опытный подпольщик-конспиратор. Близок к большевистским лидерам Шаумяну, Джапаридзе, Фиолетову, Микояну. В августе вторично выслан в Тифлис, но по агентурным сведениям нелегально вернулся в Баку и руководит контрабандной отправкой бензина большевикам в Астрахань. Популярен среди нижних чинов на судах и умело использует свое влияние, поэтому следует не допускать его общения с ними в любом случае. Подлежит задержанию и препровождению в Бакинское охранное отделение...» — Газарбеков неуверенно взглянул на Юрченко: — Может быть, препроводить его?
Начальник контрразведки помотал пальцем перед собой:
— Дудки-с! Каштаны из огня таскать для них не станем. Сами разберемся. Продолжайте, поручик.
— Все, господин ротмистр. Дальше идут подписи.
— Ну, что же... Вполне достаточно для того, чтобы вздернуть человека с такой биографией на виселицу в компании с бензинщиками. — Юрченко уставился на Губанова. — Теперь что скажете... Константинов?
Прислушался к интонациям хриплого, с надрывом голоса, надеясь уловить в них испуг перед угрозой.
— Ваша воля, господин начальник, — с показной покорностью ответствовал Губанов. — Кого захотите, того и вздернете, а я не из таких... греха на душу не возьму.
Колючие глаза ротмистра впились в Губанова:
— Не из каких таких?.. Ладно, поиграем. Противник вы подходящий. И понимаете, чем нас интересует ваша личность... У кого в Баку или где еще берете бензин для Астрахани? Кто продает его, несмотря на запрещение отпускать в частные руки? Подумайте на досуге. А пока...
Он окликнул старшего конвоира:
— Остапчук! Отведешь всю пятерку на гору. Передай начальнику тюрьмы мое приказание: поместить их в камеру для пересадки.
...В следующую минуту конвоиры-каратели прикладами вытолкали моряков через крыльцо во двор, а затем погнали сквозь осенний дождь по безлюдным, словно вымершим, улицам Порт-Петровска.
Коса на камень
С этого момента началась неравная и долгая борьба, которую начальник деникинской контрразведки Порт-Петровска ротмистр Юрченко назвал игрой. А ставкой в ней была судьба не только Губанова и его четырех товарищей. Уверенный в своем успехе, контрразведчик при первой же встрече с моряками самонадеянно объяснил им цель жестокой игры: заставить их сознаться в том, что артель безработных тайно возила бензин в Астрахань. Для этого надо было доказать связь артели с большевиками, и самым верным, неопровержимым доказательством могло стать признание, что в составе команды туркменской лодки № 6 находился под фамилией Константинов большевистский вожак каспийцев Федя Губанов.
Могло стать, но так и не стало.
Четыре месяца длилась борьба, и каждый день ее был для пятерых моряков похожим на любой из четырех дней страшных испытаний на борту деникинского сторожевого корабля. Камера для пересадки, как цинично шутили деникинцы, говоря о камере смертников тюрьмы Порт-Петровска, расположенной на горе неподалеку от кладбища, оказалась не лучше канатного ящика «Славы». Это была каменная яма с черными от грязи нарами, мокрыми стенами и решетчатым окном без стекол.
Четыре месяца моряки просуществовали в ней: днем — в тесноте среди очередных обитателей, когда многим не хватало места на вшивых нарах; ночью — в ожидании расстрела, на который выкликали людей с вечерних сумерек почти до рассвета дежурные надзиратели. Бывало, что к утру в камере не оставалось никого, кроме измученных ночной неизвестностью пяти моряков, но чаще они встречали новый день рядом с закоченелыми телами тех, кто избежал расстрела на свалке за кладбищем только потому, что смерть от сыпняка опередила смерть от пули деникинцев. В одну из таких бесконечных ночей сыпняк доконал Чесакова, избитого больше других на палубе вражеского сторожевика, и моряки остались вчетвером в неравной борьбе.