Помолодевший лет на десять Зорат лихо подмигнул мне и исчез. Эх, классный он все-таки дядька! И очень хороший друг. Жаль, что я раньше этого не понимал, воспринимая его помощь и поддержку как должное. Ричард же, чему-то хмурился и грозил мне пальцем. Зла на него не хватает! И чего привязался?
А потом я увидел отца.
Мне было лет девять, когда он по уши увлекся альпинизмом. Заодно и меня решил увлечь. Моего мнения, как обычно, он не спрашивал. А я очень боялся высоты. Боялся до дрожи, до колик в животе. Хотя, если подумать, я сейчас ее боюсь. Черный холодный космос в огромном иллюминаторе в нашей каюте внушал мне ужас. Надеюсь, я привыкну, а то пилот, боящийся космоса это даже не смешно...
Так вот, привел отец меня на тренировку, и, как я помню, там были искусственные скалы почти в натуральную высоту. От настоящих они отличались лишь тем, что в них были понатыканы датчики контроля, плюс конечно системы подстраховки.
Тогда многие отцы привели своих сыновей. Как обычно на десять ребят приходилось семь альф и трое бет. Я оказался единственным омегой среди них. И хотя больше походил на бету, маска сразу меня выдала. От недоуменных, а иногда и презрительных взглядов других мальчишек сразу захотелось убежать и спрятаться. И зачем он меня сюда приволок? Позориться??
Никто даже не сомневался, что я даже на несколько метров не поднимусь, не то что доберусь до вершины.
Никто. Кроме моего отца.
Когда я сорвался в десятый или пятнадцатый раз, то даже отцепиться от страховочных ремней сил не осталось. Так я и висел, в полуметре от земли, раскачиваясь будто маятник. А "ласковые " объятия страховки, после падений, превратили мое бедное тело в сплошной больнючий синяк.
Пацаны рядом тоже срывались, но намного реже. И сразу же карабкались обратно. Альфы страхом не страдали. Похоже, это чувство у них просто атрофировалось. А я боялся. Боялся уже на пятиметровой высоте, когда вцеплялся за выступы и смотрел вниз, то холодный пот прошибал меня. Руки начинали дрожать, пальцы разжимались, и я в очередной раз летел вниз.
Все. Я готов. Можно выносить...
Я закрыл глаза, чтобы никого не видеть, но уши все равно ловили тихий, однако от этого не менее болезненный смех остальных. Этот смех говорил - ты слабак, ты все рано ничего не сможешь. Иди заползай в свою пещеру и играй в куклы. Больше ни на что ты не способен. Батя, что я тебе сделал?
Будто услышав мои мысли, он приказал:
- Вставай!
- Я не могу, - простонал я, даже не открывая глаз. - Разве ты не видишь? Это не для меня!
Он вздохнул и присел на корточки. Я затылком почувствовал его дыхание. А висеть вот так оказывается весьма неплохо, будто на качелях...
- Томми, сынок... Я знаю, что тебе трудно. Что тебе больно... - он замолчал и взъерошил свои волосы, отец всегда так делал, когда волновался. - Но я хочу тебе сказать одну вещь. Важную вещь. Если ты сдашься сейчас, то будешь сдаваться всю свою жизнь. А я не хочу, чтобы мой единственный сын был неудачником. И еще - никто не запомнит, сколько раз ты падал. Но все запомнят, когда ты одержишь победу! Это мне еще дед говорил...
И он ушел.
А я повисел еще минут пятнадцать, потом еле расстегнул непослушными, ободранными пальцами ремни и рухнул на жесткий холодный пол. Посмотрел на голубое небо, на ребят, крошечными ползающими точками видневшихся на огромных рукотворных скалах. Ну, точно букашки! Почему это показалось мне очень веселым, и я рассмеялся. И полез обратно.
О нет! Вершину тогда я точно не покорил - для этого мне понадобилось даже больше чем два месяца. И еще много-много раз падал. Но слова отца я запомнил навсегда.
Тогда мы были очень близки, и это были лучшие воспоминания о нем. А после у него начались проблемы на работе, он стал постоянно задерживаться и хмуро молчать по вечерам. А общались мы все меньше и меньше...
Ненависти я уже не чувствовал, может, она растворилась в суматохе последних дней. А может всю программу по чувствам я уже выполнил на год вперед, и их у меня уже не осталось? Да и была ли эта ненависть? Это скорее жгущая обида и чувство невосполнимой потери грызли меня...
Но чтобы это ни было, обида осталась. Она колючим комом застряла, где-то в груди и больно царапала при каждом вздохе.
И еще я очень скучал по папе...