Я и хотела это сделать.
Но если бы я поддалась такому желанию, то вся моя миссия разлетелась бы прахом. Я не могла допустить такое. Возможно, я зря сорвалась и ударила Волкова… Но он заслуживает гораздо худшего.
…Выстрел. Звук падающего тела. Алан…
Да. Наши враги не выбирают свои дороги. Все предопределено. Он родился, чтобы стать гончим. Я - чтобы работать на НИХ. Мы оба - убийцы. И убиваем за то, чему верны. Я уважаю сильных врагов. Но…
Но.
Он убил того, кто заменил мне моего брата. Он оторвал меня от единой ниточки к семье.
Поэтому… Я не должна, но… Я чувствую холодную ярость, видя его.
Я моргнула, отгоняя воспоминания, но потом продолжила эти соревнования в «гляделки», которые устроил Волков. Он смотрел мне в глаза, словно ждал, когда я опущу взгляд, но нет, он не дождется. Я не доставлю ему такого удовольствия.
На пару секунд он оторвался от моих глаз, скользнув взглядом по моему лицу, словно изучая что-то. Я сделала также. Его лицо было близко – в сантиметрах двадцати от моего. Я увидела длинный шрам на виске и небольшой шрам, пересекающий наискосок бровь. Невольно отметила, что, несмотря на угольно-черный цвет волос, его глаза – темно-зеленые, словно малахитовые. Слишком красивый цвет для убийцы. Вглядываясь сейчас в его лицо, я поняла, что природа любит делать хищников красивыми.
Как тигра, волка, ястреба… Меня и его.
- Отпусти, - прошептала я. Волков резко отпустил руку, окинув меня напоследок странным взглядом – каким-то мрачным и задумчивым. Он повернулся ко мне спиной и пошел в обратном направлении.
- Твоя комната сразу за этим поворотом, - бросил он через плечо и пошел дальше. Я смотрела ему вслед до тех пор, пока он не исчез за углом. Прошептав ему вслед проклятья, я завернула за угол и увидела дверь комнаты. У нее стоял гвардеец. Он приподнял брови, увидев меня одну, да еще и без повязки, но вопросы, на свое счастье, задавать не стал, просто открыл магнитной картой дверь и впустил меня.
Конечно, мне хотелось не идти в камеру, хотелось убежать отсюда… Но я ведь не какая-то мятежница, замышляющая побег.
Повторяю себе – у меня есть долг, важное задание.
У себя в комнате я рухнула на кровать, непроизвольно погладила ладонью горло и закрыла глаза. В душе разразилась буря. Я не поняла, что за смешанные эмоции овладели моим сердцем. Я вообще плохо разбиралась в человеческих эмоциях. Поэтому сейчас хотела просто отстраниться, забыть, успокоиться – только так, казалось, я могу вернуть себе самообладание.
Я его ненавижу. Он ответит мне за все унижения и смерть Алана.
*****************************************************
Все люди на Базе, кроме тяжело больных, стояли перед Большим озером.
Это был центральный водоем, от него шли два озерца - две "ванные комнаты", для мужчин и женщин. А это озеро выходило куда-то на поверхность, протекая под землей, выходя за пределы гор. Озеро располагалось в темно-сером зале в форме полусферы, потолок был не особо высок, вход был узким, отчего в зале царил полумрак. По стенам прыгали голубые, белые блики, серебряные тени плясали у наших ног.
Я, Джером и Розмари стояли в первом ряду.
Я хорошо видела Стену памяти. Эта Стена - свод "пещеры" над озером, воды которого упираются в эту темную стену.
Над ним написаны, точнее, выцарапаны имена и даты смерти наших товарищей. Начиная с первого года появления Базы Омега.
Вот.
Острые, небольшие буквы. Множество разных почерков, кривые буквы… Более половины места уже использовано. Мятежники смотрят на эти имена и молчат, а в внутри них играют штормы.
Я закрыла глаза. Это был не мой день. Это был день горя всех этих людей, мятежников, отношения к которым я не имела. Но теперь и я была связана с ними…
Раньше я посещала этот ритуал только из уважения.
Но теперь.
Когда Алан мертв…
…Надеюсь моя настоящая семья жива…
Я видела отца Алана. Вот он – стоит и аккуратно, не спеша, выводит буквы - «Алан», вот, что он хочет написать, но, сотрясаясь от сдерживаемых рыданий, он написал пока лишь первые две буквы.
Розмари рядом всхлипнула. На её кукольных ресницах дрожали бисеринки слез, они оставляли дорожки на её щеках, девушка вытирала их пальцами, а губы её тряслись от сдерживаемых всхлипов.
Я знала, на чье имя она смотрела... Римма, так звали её старшую сестру. Ей было девятнадцать лет. Она погибла при взрыве, устроенном властями с целью нашего уничтожения.
Джером стоял рядом. Он был мрачен как никогда, но не плакал. Я видела его слезы лишь однажды. В тот день, когда появились те, чьи имена он записал на Стене. От Джерома, как и ото всех, волнами исходили печаль, злость и боль.