— Я так не думаю. — Кажется… — на смуглом лице Квинта выступил румянец. Он вымучил улыбку… — Это личное дело… — очень странное.
«Если Регана в действительности не бросила меня, если она была со мной в тот день, который я, похоже, забыл… » На него нахлынули чувства невыразимой нежности и облегчения, но не успели захлестнуть, прерванные восклицанием Диона:
— Смотрите! Обед… там… впереди! Стоило мне только пообещать еще одну жертву Фортуне…
На речном берегу сидел человек и жарил над костром жирного поросенка, насаженного на вертел.
Квинт принюхался к одуряющему запаху жаркого, затем увидел за костром нечто, еще более привлекательное.
— Лошади! — выдохнул он. Глаза его сверкнули. — Это лучше, чем обед!
— Надеюсь, мы получим и то, и другое, — прошептал Фабиан, увлекая товарищей за раскидистый куст орешника, — честным путем или грязным… Но сперва убедимся, что он один.
Они различали человека не очень ясно, поскольку он сидел по другую сторону костра, но, казалось, он был высок, с гривой светлых волос и вислыми рыжими усами, одетый в плащ, наподобие тех, что Квинт видел на британцах-горожанах. За ним стояла местная двуколка, запряженная волом, а кругом нее семеро лохматых пони щипали сочную траву.
— Похоже, он один. Попытаем удачи. Квинт, тебе снова придется прибегнуть к знанию кельтского.
Они вышли из-за орешника, протягивая открытые ладони в знак мирных намерений, в то время, как Квинт произносил дружеское приветствие.
Человек взглянул на них сквозь дым костра.
— Эгей! — отозвался он глубоким басом. — Чего вы хотите от несчастного, которого защищают боги?
— Кто он хочет этим сказать? — удивился Квинт. Но подойдя поближе, трое оцепенели.
Когда человек повернулся к ним, выяснилось, что у него нет одного глаза. На его месте зиял ужасающий провал, и тот же чудовищный удар в свое время снес ему половину носа. И это еще не все. Одна его нога представляла всего лишь обрубок, прикрытый подвернутой штаниной.
— Одна нога, один глаз… — прошептал Квинт. — Воистину, он несчастен.
Трое беспомощно переглянулись, пораженные единой угнетающей мыслью. Они хотели есть, им нужны были Лошади, и они намеревались отобрать их, если хозяин не отдаст добром, но обстоятельства изменились. Перед ними был калека.
— Кто ты, и куда направляешься, друг? — спросил Квинт.
Человек отрезал кусок мяса, попробовал, облизал пальцы. Единственный глаз насмешливо смотрел на пришельцев.
— Я — Гвиндах, торговец лошадьми. Езжу, где хочу, и ни один человек не посмеет причинить мне вреда.
Это была правда — как по отношению к римлянам, так и британцам. У обоих народов считалось, что калеки находятся под непосредственной защитой богов, которые сами их покарали. А боги ревнивы к своим правам и могут наслать жуткие несчастья на тех, кто покусится на их избранные жертвы.
— Мы хотим есть, о Гвиндах, — сказал Квинт, жадно глядя на жарящегося поросенка. — И нам отчаянно нужны лошади, так как мы спешим по делу великой важности. Как ты думаешь, можем мы их получить?
Трудно было судить точно, но, казалось, под рыжими усами появилась улыбка. Пронзительный глаз спокойно обозрел каждого из молодых людей…
— Подойдите сюда, все трое, — сказал конский барышник наконец. Они медленно повиновались, и встали перед ним. Гвиндах поднял руку и ткнул пальцем в Диона. — А ну скажи: «Цезарь Август Нерон, император Рима»! — приказал он.
Дион был так потрясен, услышав вполне сносную латынь, что охнул и оглянулся на Квинта, ища поддержки, но тот и сам не знал, что предпринять.
— Скажи эти слова, — резко произнес калека, — или не дождешься от меня никакой помощи.
Дион сглотнул и очень быстро пробормотал: «Цезарь Август Нерон, император Рима». Гвиндах критически прислушивался.
— А теперь ты, — обратился он к Фабиану, который неохотно подчинился. То же получилось и с Квинтом.
— Итак, — сказал Гвиндах, — я все понял. Вы — римляне, хоть и пытаетесь это скрыть, и к тому же легионеры. Я вижу это по форме ваших мечей.
— Твой единственный глаз, добрый Гвиндах, служит тебе хорошую службу, — отвечал Квинт, пытаясь храбриться. — Но откуда тебе знать точно? Мои друзья могли украсть эти мечи.
— Могли, — согласился Гвиндах, невозмутимо поворачивая вертел. — Но никто не может «украсть» подлинного пиетета римлянина, когда тот титулует своего императора.
Так вот в чем дело. И нет нужды притворяться.
— Ну, — неуверенно сказал Квинт, поскольку не мог знать, как этот человек отнесется к открывшейся ему правде. — Ты угадал. Но нам действительно нужны пища и лошади. У нас есть деньги — римские деньги, но недостаточно, чтобы уплатить тебе, как подобает.
— Ты честен, — заметил Гвиндах, пробуя другой кусок поросячьей шкуры. — Большинство моих собратьев-британцев в это не верят, но и среди римлян встречаются честные люди. Я мог бы одолжить вам половину моего поросенка. Я мог бы одолжить вам трех лошадей… если бы вам не предстояла вскоре битва с британским войском, где вас, конечно, убьют. А я понесу убыток.
Квинт перевел его слова Диону и Фабиану, а Гвиндах внимательно слушал. Он неплохо понимал латынь, —поскольку, живя в Лондоне, он поставлял лошадей римскому правительству.
— Ничего не остается, — сказал Фабиан, — кроме как заплатить за поросенка и забрать лошадей, нравится ему это или нет.
— И заслужить мое проклятие? Проклятие богов? Всемогущего Луга, который правит небом и землей? — провозгласил Гвиндах с величайшей торжественностью.
— Извини, — сказал Квинт, — придется рискнуть.
И проклятие Луга вряд ли действует на римлян.
Гвиндах молча признал это, затем принял решение.
— Ну и ладно. Давайте мне все ваши деньги, и делайте все, что хотите. По правде говоря, я рад подложить свинью иценам, ибо именно иценская колесница с ножами на ободьях много лет назад сделала это, — он указал на свое лицо. — А это, — он дотронулся до обрубка ноги, — произошло при другом случае, в который мы не будем углубляться.
— Премного благодарны! — пылко воскликнул Квинт, и остальные эхом повторили его слова.
Гвиндах пожал плечами.
— Если вас не убьют, — а повторяю, вряд ли это возможно, — я вас найду, будьте уверены, и заберу своих лошадей.
— Ты их получишь, — заверил его Квинт, — и кошелек золота впридачу, обещаю тебе.
Фабиан состроил гримасу, услышав о таком расточительстве, но промолчал. Они уселись рядом с Гвиндахом, когда поросенок дожарился, осторожно сняли его с вертела. Съели часть того, что им причиталось, сложили остальное в сумки, отдали Гвиндаху все свои наличные и отбыли с тремя подходящими пони.
Когда они в последний раз оглянулись на барышника, тот карабкался на повозку, ловко управляясь единственной ногой. Он заметил, что на него смотрят, и помахал рукой, всем своим видом показывая, что не обиделся.
— Я верю, что удача к нам вернулась, — сказал Дион. — и теперь мы взаправду можем поспешить — хвала Фортуне!
Глава девятая
Теплый прием. — Квинт-центурион. — Встреча с Фероксом. — Стратегия Эппингского леса.
Расставшись с барышником, римляне пересекли Темзу и заночевали в Долине Великого Белого Коня, в виду этой странной меловой фигуры размером с целую деревню, которую народ древности выложил на склоне зеленого холма.
Этому белому коню с длинными изогнутыми ногами и откинутой головой поклонялись атребаты, и он был сердцем их страны. Потому молодые люди продвигались дальше с величайшей осторожностью, но больше никаких приключений с ними не случилось. Они свернули на дорогу и некоторое время следовали по ней. Дорога была почти пустынна. Туземцы, порой встречавшиеся им, были либо очень стары, либо слишком юны, и не проявляли любопытства. Ясно было, что большая часть местного населения отсутствует, и не требовалось большого ума, чтобы догадаться, куда они ушли.
Каллева, столица атребатов, также казалась заброшенной — обстоятельство, которое Фабиан счел зловещим. Он рассказал, что рядом с британским городом был римский лагерь, и многие годы после Клавдианского нашествия атребаты вели себя достаточно дружелюбно, чтобы поддерживать торговые связи со своими завоевателями. Но теперь римский лагерь выглядел таким же пустынным, как город. Хотя молодые люди и не решились подойти слишком близко.