— Ты смотрела новости?
— Да. Бедные лошадки.
Филипп резко обернулся и остолбенел.
— Бедненькие, с чего это их понесло, — вскрикнула жена.
— Господи, Маргарет… — Бреннан не мог продолжать, а она, пожав плачами, направилась в кухню.
— Я захвачу тебе к обеду пивка, — через плечо бросила Маргарет.
Бреннан посмотрел ей вслед, затем, поднявшись в кабинет, включил видеомагнитофон. Хроника была смонтирована таким образом, чтобы передать весь масштаб трагедии. Перед глазами посла замелькали уже виденные кадры: как Лабрадор бросается на Грэхема и дальше, дальше… Бреннан невольно зажмурил глаза. Он не мог вынести этого зрелища.
Комментатор заговорил о лошадях. Он несколько раз заострил внимание на том, что подобное случилось впервые за всю историю существования полиции, ибо таких лошадей дрессируют долго и упорно, и призваны они для того, чтобы ни один волосок не упал ни с чьей головы. Однако, добавил комментатор, уже начато расследование.
Бреннан вновь и вновь запускал кассету, всматриваясь в экран. И вдруг он замер. Бреннан разглядел Поля Бухера, стоящего у колонны. Какого черта его туда занесло? На это идиотское сборище?
Бреннан еще раз прокрутил эти кадры и заметил, как какой-то юноша, спрыгнув с подножия колонны, тащит Бухера за руку. Бреннан остановил кадр и откинулся на спинку стула. Внезапно он понял, что видел лицо этого юноши. Чье же это лицо? И тут он вспомнил… Дэмьен Торн. Да, это было его лицо. Только как если бы ему было лет восемнадцать.
— Господи, Боже мой, — вырвалось у Бреннана. — Господи…
Голос Маргарет прервал его мысли.
— Чем это ты занят, — Бреннан уловил жгучее любопытство в вопросе жены, когда та подавала ему пиво. Он выключил телевизор и взглянул на Маргарет. Вот ей-то он как раз ничего и не скажет.
— Да так, кое-что решил просмотреть, — улыбнулся Филипп.
Никогда не сможет он раскрыть свою душу женщине, которая во всем этом кошмаре выказала жалость лишь к «бедным лошадкам». Уж она-то точно сочтет его сумасшедшим.
Лучи послеполуденного солнца пробивались сквозь оконные занавеси в одном из кабинетов министерства иностранных дел, высвечивая облачко табачного дыма, поднимающегося над массивным, красного дерева, столом. Битый час в этом помещении шла оживленная дискуссия на ставшую уже почти крамольной тему Голанских высот. Там в настоящий момент находились военные силы США, в задачу которых входило поддержание в названном регионе мира.
С лица Питера Стивенсона прямо-таки не сходила улыбка. Сегодня ему приходилось туго. Стивенсон метался между представителями двух враждующих лагерей.
— Господа, господа, — постукивая пальцем по столу, пытался он урезонить двух сирийцев, говорящих хором в то время, как три представителя Кнессета исподтишка буравили их взглядом.
— Господа, ну пожалуйста.
Наступило, наконец, молчание. Арабы словно выбились из сил и теперь, с трудом переводя дыхание, набирали в легкие воздух для новой атаки.
И тут в полной тишине раздался спокойный и усталый голос американского посла:
— А не кажется ли вам, господа, что уже давно пора прекратить мышиную возню и серьезно, по-мужски посмотреть на это дело?
Все лица тут же обратились в сторону Бреннана. Выражение этих лиц было различным: на них можно было прочесть и неприкрытое изумление, и откровенное непонимание, и страх. Собравшиеся здесь делегаты пытались понять, что может стоять за подобным заявлением.
Сирийцы вскочили со своих мест и, размахивая кулаками, начали неистово выкрикивать какие-то набившие оскомину лозунги.
— Господа, пожалуйста, — Стивенсон почти охрип от напряжения. Усилия его, похоже, были тщетными. Вот уже и израильтянин доказывал что-то с пеной у рта.
Стивенсон схватил молоточек и застучал им по столу.
— Объявляется часовой перерыв, — возвестил он, поднимаясь с кресла и собирая лежащие перед ним документы. Затем поспешно покинул кабинет. Стивенсон был раздражен. Но то, что причиной его раздражения стал посол, заметили единицы.
Прогуливаясь по коридору, один представитель английской делегации спросил другого:
— А он не любитель выпить, этот парень?
— О, я не удивлюсь, если это действительно так, — поддакнул его коллега.
Бреннан шел прямо за ними и прекрасно слышал, о чем они судачат. Ему нестерпимо захотелось схватить их за головы и треснуть друг о друга лбами.
Бреннан как раз наливал в чашечку коричневый маслянистый напиток, когда к нему подошел невысокий израильтянин. Фамилия его была Саймон. В дипломатических кругах этот человек прославился как твердый, но одновременно изворотливый политик.
— Весьма своевременное заявление, — улыбаясь, заметил Саймон.
— Честно говоря, я сам не понимаю, что это на меня нашло, — так же вежливо улыбаясь, отозвался Бреннан. Саймон пожал плечами.
— Да ладно, перерыв все равно был необходим. — Он поближе придвинулся к послу. — Я сегодня разговаривал с Полем Бухером. Он сказал, что вчера вечером вы его разыскивали.
Бреннан кивнул.
— Он просил передать извинения за то, что не ответил на ваш телефонный звонок. И еще он был бы рад пригласить вас к себе сегодня вечером часикам к семи, если вы не возражаете.
— Спасибо, — кивнув, поблагодарил Бреннан. А когда Саймон отошел, посол вдруг подумал: а с какой такой стати этот тщедушный еврей передал ему приглашение от Бухера?
— Филипп, я так рад, что ты смог выбраться ко мне. — Рукопожатие Бухера было по-прежнему крепким, но в этот раз Бреннану бросилось в глаза, что цвет лица у старика очень нездоровый, да и во всем облике Бухера сквозили явные признаки усталости. Никакой лоск не в состоянии был скрыть эту перемену.
Мужчины выпили и заговорили о всяких пустяках. Бухер опять извинился за то, что не ответил на телефонный звонок.
— Ерунда, — отмахнулся Бреннан, — я просто видел тебя по телевизору и хотел выразить сожаление по поводу этого кошмара.
Тень мелькнула на лице Бухера, А Бреннан продолжал:
— Я хотел сказать, что действительно ужасно присутствовать при таком побоище и видеть весь этот хаос.
— И только поэтому ты позвонил? — удивился Бухер.
Бреннан кивнул.
— Ну да, как говорится, момент вынудил. Ужасно все это. Хотя… — он заглянул в свой бокал с виски. — Хотя, конечно, не стоило беспокоить тебя по этому поводу.
Бухер улыбнулся.
— Ну, я-то рад видеть тебя по любому поводу. И они опять перешли на мелочи. Обсудили дискуссию в Министерстве иностранных дел, упомянули его, Бреннана, неожиданную реплику. Бухер предложил было еще одну порцию виски, но посол отказался, сославшись на то, что ему пора домой. На пороге он на мгновение замешкался.
— Скажи, пожалуйста, а что это за парень был там, на площади, рядом с тобой? Бухер нахмурился:
— Какой парень?
— Ну, по телевизору показывали. Ты вроде разговаривал с ним.
Бухер пожал плечами:
— Не знаю, — буркнул он, — наверное, один из демонстрантов. В таком хаосе невозможно кого-то запомнить. Сам знаешь, как там бывает.
— Да уж. Спасибо за вечер и виски.
Бреннан вышел от Бухера в еще более подавленном состоянии, нежели днем. Он задавал себе вопросы и не находил на них ответов. Однако самым странным являлось то, что посол никак не мог объяснить собственное поведение. Взять хотя бы эту злосчастную реплику на совещании. Теперь уже, конечно, никто не скажет, что он, Бреннан, — классный дипломат, трезвый аналитик и т, п. Напротив, теперь при каждом удобном случае будут язвительно замечать, что посол иногда теряет на собой контроль. И если бы сейчас Бреннана попросили объяснить, чего ради сделал он такое сногсшибательное заявление, он не нашелся бы, что ответить.
В отличие от большинства своих коллег и друзей, Бреннан не был склонен ко всякого рода самокопаниям. Однако и равнодушным к собственному «я» его нельзя было назвать. А в последнее время посол обратил внимание на признаки какой-то внутренней нестабильности: то на него накатывали совершенно необъяснимые приступы гнева, то он прямо на ходу забывал элементарные вещи.