Фрейя смотрит на него точно так же — отражение не только в зеркале, но и в своей сути. Во всем они похожи, отражения друг друга.
— Ты пришел.
И брат целует сестру в лоб. Нежно, любя и преклоняясь.
— От твоего крика трясется весь Асгард. Даже прислуга, и та попряталась куда подальше с твоих глаз.
— Что мне прислуга? Посмотри только, мое лицо становится как у Асов…
Фрейр улыбается, однако в следующий момент его лицо снова серьезно. Ссоры с сестрой ему ни к чему.
— Это плата каждого, кто работает с Иггдрасилем. Посмотри на Одина — он вообще уже не похож на человека. На Ванов Древо действует иначе, однако все так же разрушительно. Смирись, сестренка.
— Я давно смирилась, но не приняла этого. Не понимаю. Это непостижимо, брат. Мое лицо совсем ничего не чувствует. Я пытаюсь улыбнуться — но улыбка исчезает, словно под каким-нибудь проклятием. Если бы мне не нужен был Иггдрасиль, я бы никогда не прикоснулась к этой системе.
Фрейр устало садится на кресло и, вытянув ноги, блаженно прикрывает глаза.
— Проблемы с иннервацией мимических мышц. Стоит нам только вернуться на Ванахейм, и тебя вылечат. Ты напрасно тратишь свои нервы, сестренка. Все пройдет… Терпи, раз уж ты пока единственная можешь работать с Древом.
Вана поднимается со стула и, дернув за шнур, опускает на зеркало тяжелую портьеру.
— А что мне еще делать? Посмотри сам, этот чертов Асгард подчиняет себе и меня, и тебя. Нет ничего, что бы не извратил Один и его шайка. Даже перерождения… Он сделал из них еще одно средство управления! А наука? Запретные знания! Мир катится вниз. Еще немного, и все канет в первобытный лад, а сам он превратится в бога. Я не могу больше. Я готова покончить с собой.
— Тебе не грозят сектора Хельхейма, Фрейя… Ты храбра, как для той, для которой нет воскрешения. Если бы не война…
Вана падает в кресло. Несколько секунд в покоях царит тишина, напряженная, словно перед битвой. За портьерами скребутся фейри, испуганно выглядывая в ожидании того момента, когда разгневанная хозяйка успокоится.
— Я не могу здесь больше находиться. Это место… Оно неправильное, извращенное Иггдрасилем так, что уже не понять, кто правит Асгардом и Мидгардом — Один или эта система. Я запуталась. Потерялась во всем этом и не могу найти путь обратно. Как будто ты и я в ловушке, и не можем вырваться из нее, ведь пришли мы сюда по своей воле. Не знаю, долго ли я выдержу эту искаженную версию реальности. Это все слишком чуждо мне.
Фрейр молча слушает. Отчаяние сестры накладывает на его лицо печать сострадания, но уголки губ дрожат в едва заметной улыбке снисхождения.
— Еще немного, Фрейя. Рано или поздно мы получим свое.
Фрейя сидит, слушая завывание ветра за окном. Бледное солнце Асгарда уходит за тучи, и полосы его света меркнут на полу. Сквозняки, рвущиеся из сердца Асгарда, снова становятся холодными, и дыхание Ванов, детей весны, сразу же замерзает, превращается в иней.
— Если бы нам надо было только все здесь уничтожить…
Фрейр поднимает руку.
— Не смей даже думать об этом, сестренка. Он слишком ценен, чтоб быть просто так уничтоженным. Мы должны получить его, но не такой ценой.
-10000-
На самой высокой точке Асгарда вечно дует ветер, холодный, с искристыми льдинками снега. Мидгард, обитель людей, сегодня скрыт за тяжелыми тучами. Иногда ветер на несколько секунд приоткрывает серую пелену, и становится видно блестящую россыпь светляков-окон и перемигивающихся стробов посадочных площадок. Солнце, огромное, безликое и холодное, плывет прямо над головой Безымянного, отмеряя полдень.
Маленький Ас сидит, свесив ноги. В волосах — снег, а дыхание оседает инеем на ресницах и бровях. Холодные глаза, как две льдины, смотрят вниз. Если забыть о том, что сидишь на краю, то, смотря на простирающийся внизу мир, можно подумать, что плывешь в облаке. Ощущение силы, слепой, безграничной, почти что божественной, окутывает всякого, кто вознесся по радужному Бивресту на вершину Асгарда, Цитадели, подпирающей низкое небо.
— Как думаешь, — говорит Безымянный в провал у своих ног, — если постараться и подпрыгнуть, я достану до защитного купола?