— Мятежник, — шипит Фригг, выплевывая слова, словно яд. — И зачем он нам?..
Взмах руки останавливает ее. Один наклоняется вперед; тяжелые связки кабелей скребут по трону, наполняя зал шелестом, скрипением и звоном.
— Мы должны решить…
— Но мы…
— Как…
Голоса Асов, словно потусторонний шепот, едва слышны, едва различимы и, как бы это ни было странно, встревожены. Высокие перешептываются, пожимают плечами, склоняют друг к другу головы, но страх, звучащий в каждом слове, никуда не пропадает, наоборот, поднимается к потолку, чтобы потом тревожным эхом осесть на поникшие плечи Асов.
Легкие шаги Ванов заставляют их умолкнуть. Вечно молодые, беспечные дети Ванахейма смотрят на пустоглазых Асов, и то ли сожаление, то ли насмешка скользят в каждой их мимолетной улыбке.
— Яйцо… — говорит Фрейя.
— Новая жизнь… — вторит ей брат-близнец Фрейр.
Асы молчат. Недоверие между Ванами и Асами всегда будет свежим, как будто только что закончилась столетняя война. И светлые дети Ньёрда отвечают им тем же — слишком страшны их воспоминания о реках крови и зареве пожаров.
— Норны молчат, — говорит Фрейя, — а значит, это не прошлое, не будущее и не настоящее.
— И? — Один подпирает голову кулаком, смотря на близнецов исподлобья. Седые космы скрывают под собой серебро кабелей, и на миг кажется, что он почти ничем не отличается от Ванов.
— А значит, это не относится к Рагнарёку, — заканчивает Фрейя. Ее золотые кудри, как и огонь волос Локи, не меркнут в холодном сиянии люминесцентных ламп.
-101-
В холодных чертогах Вальхаллы шум, гам и крик — эйнхерии, возрожденные воины, приветствуют своего товарища. Он стоит, качаясь, протягивает к ним руки и глупо улыбается; Валькирии, скрипя и громыхая, укутывают его. Новорожденный, он не помнит смерти, но знает, что Сессрумнир и Вальхалла — это лучшее, что может быть уготовано ему, и не сомневается в том, что смерть его была достойной.
В заботливых руках друзей он засыпает, и как только его глаза смыкаются, утихает веселье. Радость встреч быстротечна, но остается надолго в памяти эйнхерий. Скрипя пластинами доспехов, несут они возрожденного товарища в мастерские Вальхаллы — там сон его станет сном всех, там на его руки и ноги ляжет тяжелая броня. Не просто так вырывают Посты на Гьелле из постмортальных потоков героев — Асы готовятся к последней битве. Никто не знает, к чему она, но напряжение и страх висят в воздухе Асгарда, не давая дышать, обрывая воспоминания и обнимая липкими руками сомнений. Не скрывается от их взгляда и разруха, царящая вокруг — не так себе представляли Павшие В Боях высокие чертоги, но и это лучше, чем сектора памяти Хелльхейма, где модераторствует сине-белая Хель.
Тем временем в покоях Одина царит молчание. Гробовая тишина, сквозь которую изредка прорываются звуки внешнего мира, чтобы тут же исчезнуть, раствориться в тревоге сидящих рядом Асов.
Яйцо треснуло. Кривая разлома медленно ползет по белой поверхности, и с каждой секундой страх все больше и больше давит на Асов, заставляя то и дело сглатывать слюну. Кажется, рок настиг их, чтобы сомкнуть холодные пальцы на божественных глотках. Ваны стоят чуть поодаль, золотоволосые близнецы с шутливыми полуулыбками ждут рождения новой жизни.
— Надо было уничтожить его. Пока мы спорили, прошло время. Слишком поздно, — говорит Один. — Мы слишком долго… Норны молчат и дальше.
— А Мимир? — звучит тихий вопрос от стоящих вокруг яйца Асов.
Один встряхивает головой. На миг его взгляд стекленеет, и долгими проводами, ветвями и корнями Мирого Древа идет команда. Натужно ревут двигатели, от системы охлаждения во все стороны расползается могильный холод, и зала наполняется лязгом подъемника. Служебный лифт поднимается под грохот, невыносимый, как и молчание, раньше царившее здесь.
От этого трещина по шероховатой поверхности яйца бежит скорее, словно соревнуется с подъемником — кто быстрее? И шипение систем разморозки капсулы Мимира сопровождается громким треском скорлупы. Глаза старца встречаются с чистым детским взглядом. Голова Мимира, присоединенная к системам жизнеобеспечения, медленно выдвигается из капсулы сна, прямо к замершему ребенку. Лица Асов каменеют в гримасе отвращения. Им не привыкнуть к эксцентричной выходке Администратора, пожелавшего, чтобы его друг жил, пусть и такой извращенной жизнью.