— Да, да, — устало обронил Мейсон.
— Но никаким миром пока и не пахнет, не так ли? Мейсон кивнул.
— Здесь, в записной книжке, я объясняю, почему до мира еще далековато. Следует прочесть кое-какие странички в «Откровении Иоанна Богослова», 20-я, стих 3. А потом пробегите и мои заметки, вы почувствуете связь.
Приподняв руку, старик еле слышно прошелестел губами:
«Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобожден из темницы своей и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырех углах земли, Гога и Магога, и собирать их на брань. Число их, как песок морской».
Мейсон сидел, склонив голову, — Джордж, вы говорили, будто хотите предупредить меня о чем-то…
— Ну да, мистер Мейсон. Забудьте о Торнах. Сами знаете, как там у Шекспира.
— Понятно. Есть многое на свете, друг Горацио… Вы это хотели сказать?
— Именно. Шекспир понимал, что к чему. И я прошу вас, оставьте Торнов в покое, не то сгинете.
— Ну, хорошо. Это предупреждение. А где же ваша исповедь? — едва сдерживаясь от негодования, проговорил Мейсон.
— Благодарю вас, сэр. — Старик поднялся на ноги, с признательностью глядя на Мейсона. — Я ведь в каком-то смысле хочу вас использовать. Понимаете, я уже пытался помолиться Иисусу. Он, знаете ли, являлся мне во сне. Но я не смог. Как только начинаю произносить слова молитвы, меня охватывает дрожь. Я заикаюсь. И слова буквально застревают у меня в горле. Я и в церковь пытался войти, но уже на пороге потерял сознание. Не могу ступать на священную землю вот из-за этого клейма.
Старик протянул палец, и Мейсон различил на нем три крошечных завитка.
— Знак зверя, мистер Мейсон. Я обо всем вам написал. У Мейсона вдруг свело от напряжения шею.
— Вы закончили? — ледяным голосом спросил он.
— Да, Я сказал даже больше, чем надеялся. Когда-то мне пообещали, что душа моя будет во веки веков проклята, и боюсь, что так оно и есть. Однако, предупредив вас и исповедавшись, я все-таки надеюсь, что хоть отчасти искупил свой страшный грех.
Старик направился к двери.
— А вот теперь я уже покойник, — еле слышно произнес он. — От него нет секретов. Надеюсь только, что покаялся вовремя.
Мейсон пошел провожать дворецкого. Распахнув перед Джорджем дверь, он протянул старику руку для пожатия. И тут же вздрогнул, почувствовав, каким могильным холодом повеяло от ладони Джорджа. Это действительно была рука покойника, холодная, странно липкая и, казалось, совершенно бескровная. Взглянув в лицо старику, Мейсон невольно отшатнулся: на обтянутом пергаментной кожей черепе застыли невидящие глаза мертвеца.
— Вот вы сказали, что не больно-то верите в Бога, — с неожиданным жаром вдруг затараторил Джордж. — Но я все-таки буду вам признателен, если вы помолитесь о моей душе. Вреда ведь вам это не причинит, а мне, возможно, облегчит участь. Вы помолитесь?
— Да, — к своему удивлению, с ходу согласился Мейсон.
Джордж сжал его руку и пошел прочь.
— Да, вот что, — спохватился вдруг Мейсон. — Вам не приходилось слышать про Анну Бромптон? Старик отрицательно покачал головой.
— Она работает у меня. Куда она только запропастилась?..
Старик криво усмехнулся:
— Ну, естественно, и вы исчезнете. Никто не выживает. — Нетвердыми шагами он двинулся вдоль коридора. — Спасибо за виски. Возможно, оно поможет мне добраться до дома.
Мейсон видел, как старик добрел до лестницы. Писатель подошел к окну и выглянул на улицу. Через какое-то мгновенье старик появился на пороге. Он кутался в пальто и горбился, как будто его сбивал с ног ураган. Но деревья стояли неподвидано. И тем не менее старик действительно словно угодил в эпицентр урагана, фалды пальто яростно били его по ногам, когда Джордж ковылял по улице. Вот он добрался до угла и, свернув за него, скрылся из виду. «Навсегда», — почему-то подумал Мейсон.
Почти час ушел у Джорджа на то, чтобы поймать такси до Пирфорда.
Возвращаясь обратно, он думал о Мейсоне. За вежливостью писателя скрывались сомнение и недоверие. Мейсон ему не поверил, это ясно, как день, но по крайней мере Джордж сделал попытку исповедаться, а большего ему не дано. Да и отель такой чудесный! Чистый, уютный. Ему бы хотелось умереть в таком месте, а не в Пирфорде, где его непогребенное тело сожрут черви. Старик вздрогнул, съежившись и теснее запахивая пальто.
Чем ближе старый дворецкий подъезжал к поместью, тем большую слабость он ощущал во всем теле. Здесь, в этом зверинце, его душу держали взаперти. И если тело Джорджа покидало сию землю обетованную, душа оставалась заложницей до его возвращения. Подумать только, всю жизнь эта мысль утешала его. А теперь…