Дэмьен застыл в дверном проеме церкви. Собака находилась подле него. Мейсон сделал над собой усилие, чтобы не броситься вон отсюда. Юноша в сутане, жестом пригласив Джека внутрь, процедил сквозь зубы:
— А-а, еще один защитничек. — В голосе Дэмьена звучал ядовитый сарказм. — Даже в свой последний час Назаретянин не хочет признавать поражения.
Мейсон промолчал и отвел глаза в сторону, опасаясь очередных жутких видений. Он шагнул внутрь здания и еще раз скользнул взглядом по толпе.
Все, о чем прочел Мейсон, внезапно предстало перед его взором: и запятнанное кровью деревянное распятие, привязанное к балке — семь кинжалов так и торчали в ней, — и разлагающийся труп старика…
Мейсон почувствовал головокружение, но успел опереться о косяк, чтобы не упасть. И все равно он не верил своим глазам. Всю жизнь Джек пытался найти ключ к любой тайне, опираясь на разум. Вот и сейчас он продолжал хвататься за ту же соломинку, стараясь объяснить с помощью логики то, во что мозг уже просто отказывался верить.
Позади вдруг раздался голос Дэмьена:
— Что-то вам здесь не по душе, мистер Мейсон? Мейсон заставил себя обернуться на язвительный голос. Он лихорадочно пытался вспомнить слова псалма, но память отказывала.
— Что ж, дерзайте, — усмехнулся Дэмьен. — Попробуйте разубедить хотя бы одного из них своими аргументами. Попытайтесь указать им путь истинный. Ну, хотя бы одного убедите. Думаете, вы преуспеете в том, что не удалось Назаретянину? — Дэмьен расхохотался. — Что ж, попытка не пытка!
Мейсон обвел взглядом собравшуюся толпу и покачал головой. Как сквозь сон до него опять донесся голос Дэмьена.
— Девять из десяти явились ко мне, повинуясь соблазну, — продолжал тот. — Человеческая природа так предсказуема. Девять из десяти. Кого-то, конечно, убедили аргументы, но большинство поддалось соблазну. Клеймо зверя, Мейсон, как нельзя кстати пришлось им.
И тут Мейсон заметил, как к нему ведут какую-то женщину, облаченную в сутану. Капюшон скрывал ее лицо.
Но еще до того, как она скинула капюшон, Джек знал, кого он под ним увидит.
— Перед вами — наша «новенькая», — пояснил Дэмьен. — Справиться с ней было раз плюнуть. Так что мы ее мгновенно обратили в нашу веру. Почва была давно подготовлена. Бредни Назаретянина не коснулись ее души. А ведь сколько еще таких толковых на свете…
Обратив к Мейсону свое размалеванное, как у дешевой проститутки, лицо, Анна вдруг зловеще ухмыльнулась, и Джек испуганно отшатнулся.
Молоденькая монахиня, державшая Анну за руку, уставилась Мейсону прямо в глаза.
— Любопытство привело ее к нам, а мы просто указали ей путь, — ехидно произнесла она, обнажив зубки.
Мейсон окликнул Анну, но та отвернулась и захихикала.
— Ищите и обрящете… — Внезапно Анна замолчала, и Мейсон с ужасом понял, что ему теперь никогда не вернуть Анну.
Дэмьену, похоже, надоел весь этот спектакль. Повернувшись к Мейсону, он крикнул:
— А теперь отправляйся прямиком к своему Создателю. И Мейсон повиновался. Он медленно двинулся к проходу, не сводя глаз с распятия, пока не наткнулся на тело старика. Оно смердило. А фрак с белоснежной бабочкой на раздувшейся шее и высокий воротничок выглядели чудовищно на покрытом личинками трупе с уже пустыми, выеденными глазницами. Комок подкатил к горлу, и Мейсона тут же стошнило. Его рвало до тех пор, пока не пошла желчь, и Джек рухнул на колени, молясь и зажмурив глаза. Он пытался молитвой отгородиться от того кошмара, что происходил за его спиной.
Все началось с младенца, орущего от голода. Ему дали грудь, и он жадно начал сосать материнское молоко. Молодые люди, стоявшие рядом, мгновенно возбудились и принялись похотливо шарить глазами в толпе, выискивая женщин. Те мгновенно ответили на зов, и скоро тишину всколыхнули хриплые стоны животного вожделения.
Сначала это была лишь небольшая горстка людей. Мейсон видел, как Дэмьен, не обращая внимания на происходящее, отошел в сторону. Привстав с пола, Мейсон разглядел Анну, сдиравшую с себя сутану.
Мейсон невольно перекрестился, поймав себя на кощунственной мысли, что ему тоже хочется обладать Анной и что он едва справляется с диким, необузданным желанием.
Стыд охватил Джека, как только он снова поднял глаза к распятому Иисусу.