– А что говорят солдаты? – неожиданно спросил Сафронов.
– Что действовали по инструкции и в соответствии с уставом, – произнес в ответ прокурор. – Двое рядовых в медпункте никак не хотят верить в случившееся... Прапорщик под арестом. Его промах, как ни крути.
– Не так все, – без твердости в голосе вдруг проговорил Сафронов. – Не так, – повторил он, замотав головой.
– Вам бы тоже в медпункт надо, – мягко заметил прокурор, неожиданно перейдя на «вы». – Дерьмовая вещь война, лейтенант. Убитых не вернешь, а мне... Приятно, что ли, вашего капитана в таком виде выставлять?! Все, лейтенант, отдохни... В скором времени опять встретимся.
– Кто командир взвода? – спросил, уже направляясь к дверям, Сафронов.
– Тебе зачем? Старший лейтенант Парфенов, – ответил тем не менее прокурор.
Как все гладко выходит. По возвращении из разведывательного рейда неожиданно выходит из строя рация, нет возможности предупредить заставу... В результате капитан Крылов мертв.
Три больших шурави!!! Сафронов ни на минуту не забывал о том, что поведал старший моджахед. Тем не менее говорить кому-либо об этом не торопился. В кабинете полковника Зудина сейчас беседовали с прапорщиком Максимовым, а Сафронову попался на глаза переминающийся с ноги на ногу младший лейтенант Корольков.
– Про допрос рассказывал? – спросил Сафронов переводчика.
– Нет, – помотал головой тот. – Как и условились.
В самом деле – о том, что сообщил «язык», Сафронов, Максимов и Корольков условились до поры до времени никому не сообщать. Остальные же солдаты были не в курсе, так как в момент допроса капитан Крылов приказал им разойтись по периметру, охранять дорогу и подходы к ней. Оставалось надеяться, что Дима сейчас говорил правду.
– Ты сказал, что рация была неисправна? – стараясь не повышать голоса, продолжил расспрашивать Сафронов.
– Нет, – нервно дернув шеей, ответил Дима. – То есть этот, из прокуратуры, меня спросил, рация была исправна? Ну а я... Я ведь не знал точно, потому сказал «не знаю»... А он – «значит, могла быть не исправна?» Ну а я...
– Ты говнюк, Дима, – перебив переводчика, произнес с закипающей злостью Сафронов. – Ты что же, мог подумать, что Крылов пойдет в рейд, не имея надежной связи?!
– Я как-то... Не думал, что ли...
– Погоны с тебя сорвать! – уже не сдерживая себе, рявкнул на очкарика Сафронов. – Какой ты, в жопу, офицер?!
– Не надо так, – только и произнес в ответ жалким голосом младший лейтенант.
– Благодаря тебе у этих господ хороших выстраивается весьма выгодная версия, – пояснил, взяв себя в руки, Сафронов. – Если нажмут – и про допрос ведь проболтаешься?!
– По-моему, надо сообщить, – кивнул Дима. – Чем скорее, тем... Даже не знаю.
Сейчас и сам Сафронов не знал, что сказать. Среди них троих он был старшим и по званию, и по должности. Тем не менее совет придется спрашивать у Максимова.
– Я буду писать рапорт, – уверенным тоном проговорил Федор, выслушав Сафронова и постоянно кивающего Королькова. – Там все четко будет. И про допрос, и про рацию. Скрывать такие вещи мы не имеем права. Вас призываю сделать то же самое.
Глава 8
Слышалась из радиоточки сентиментальная песня из какого-то детского фильма. На борт «транспортника» тем временем загружали «трехсотых». Без рук, без ног, с обожженными лицами. В сопровождении медицинских работников тяжелораненых везли в Союз. Комполка, вислоусый полковник Зудин, что-то говорил в напутствие, но Сафронов не слышал теплых командирских слов, так как стоял на большом расстоянии.
– Прощай, командир, – неожиданно произнес стоявший рядом Максимов.
И Сафронов заметил, что солдаты комендантской роты несут «груз двести» – наглухо закрытые цинковые гробы. Капитан Крылов, солдат-радист и водитель. Без последних залпов и речей. Все это было впереди. Каждого из погибших должны были торжественно, со всеми воинскими почестями предать земле на их родине.
– Старший щитонос[13] сказал, что дело будет закрыто, – проговорил Федор. – Иначе, говорит, командир ваш не героем будет, а подследственным, считай, неумехой, погубившим себя и двух пацанов. Ни ордена ему, ни вечной светлой памяти... Так и сказал, законник хренов.
– Рация была исправна, – произнес в ответ Сафронов. – Так ведь, Федор?
Максимов не ответил. Несмотря на то, что за последние дни прапорщик и лейтенант заметно сдружились, разговаривать сейчас не хотелось. Три дня назад все трое, включая переводчика Королькова, подали командованию и руководству особого отдела рапорты, в которых подробно было изложено все, включая допрос. Ответа до сих пор не последовало.
Грустная песенка продолжала звучать в радиодинамике. Ответ на поставленный популярной в Союзе певицей вопрос оказался сейчас перед глазами Сафронова. В «груз-200», в «груз-300» уходило детство...
– Слыхал я, закончили вас терзать? – послышался голос складского прапорщика Михеича, подошедшего к Максимову и Сафронову.
– Все в порядке, Михеич, – отозвался Федор. – Щитоносы – они и есть щитоносы. Вместо нас в рейд не пойдут.
– Правильно, – кивнул Михеич. – Надо же кому-то воевать! А ведь в этой каше замешан Вадик Парфенов, лейтенант-генералыч. Тот, которого ты, лейтенант, на место поставил.
– Его даже не допросили, – зло откликнулся Сафронов. – Он вроде как в увольнении законном был, заставу проверил за час до нашего столкновения... Чистенький, гад.
– Ты его лишний раз не задевай. Эти сынки генеральские никого не пожалеют. У них одна фраза: одного солдата убьют – бабы русские еще сотню нарожают... У тебя, Сафронов, батя кто?
– Учитель физкультуры, – ответил лейтенант.
– А мама девочек домоводству и кройке с шитьем обучает? – продолжил старший прапорщик.
– Нет, историю преподает.
– Извини, Сафронов, ты, судя по всему, не слышал, как таких, вроде тебя, называют, – проговорил, как-то едко при этом усмехнувшись, Михеич и тут же, не дав взводному ответить, продолжил: – Инвалидами таких называют. Перекрестись и сплюнь!
– Не понял, – отозвался не слишком набожный и суеверный Сафронов.
– Инвалид, потому как у тебя нет руки, – пояснил Михеич. – Большой и волосатой.
– Типун тебе на язык, Артур Михалыч. – Лейтенант догадался наконец, к чему клонит завскладом. – Дурацкий юмор какой-то. Кому другому за такие шутки врезать стоило бы!
– Врезать не врезать, тебе бы за такое «ночное» этот прокуроришка устроил «индийское кино», а Парфенову пальчиком погрозят и через годик-другой примут-таки в академию. Военно-политическую, имени Ильича... Спасло тебя то, что не в головной машине оказался.
Сафронов промолчал. Чего говорить, прав Михеич.
– Я тебе по-хорошему, как батя сыну, совет даю, – подвел итог разговора Михеич. – Потому как вижу, что ты хороший парень. Парфенов и те, кто за ним, тебя выбрали как... Как хворост, как полено, – подобрал после паузы точное определение старший прапорщик. – В костер тебя швырнут, чтобы самим руки погреть. Им в генералы надо, в маршалы.
– Михеич, ты хочешь сказать, что Парфенов нарочно все это подстроил? – аж присвистнул Федор.
– Я с умными людьми привык разговаривать, – невесело отозвался Михеич, он же Артур Михайлович. – Ишакам, знаешь ли, лошадиные советы ни к чему... Фигурка у Надьки что надо! – неожиданно произнес Михеич, оценив идущую со стороны летного поля фельдшера эпидемиологической службы.
Надежда Иннокентьевна участвовала в оформлении каких-то документов, видимо, на предмет местных афганских инфекций, которые могли быть у тяжелораненых.
– Фигурка что надо, – с видом знатока и в этом вопросе повторил Михеич. – На физиономии, правда, черти пошабашили, но ведь не с лица воду пить, верно, Роберт Сергеевич?
13
Щитонос (