Когда Антей родился, я ничего не понимал.
В восемнадцать никто не готов стать отцом, но когда я увидел, как бережно и в то же время очень крепко, Ванесса впервые прижимает его к груди и плачет навзрыд от счастья и радости, я искренне поверил в то, что мы справимся. Помню, как целовал её руку, находясь в беспамятстве, а потом и сам взял сына на руки…весь остальной мир превратился в туман, небытие, и на несколько долгих минут вся Вселенная сократилась до размеров недовольного и плачущего существа. Моего сына.
Я не знал, как его держать.
Боялся случайно поранить, взять не так за голову, ненароком её свернуть…я боялся даже дышать над Антеем, и совершенно не понимал, как подступиться к ребенку. Ванессе тоже было нелегко, но потом все знания пришли сами собой. Через полгода я даже научился менять подгузник одной рукой, потому что вторая была занята какой-нибудь нелепой погремушкой.
Конечно, у меня было не так много времени помогать Ванессе, но не меньше, чем у среднестатистического мужчины работоспособного возраста. Самым странным и непривычным для меня стало то, что утро и первую половину дня я проводил в идеальном мире, рядом с Ванессой и Антеем, а вечером уходил на свою кровавую «работу», где приходилось вершить судьбы голыми руками, переходя все грани дозволенного и нормы морали.
В том возрасте мне приходилось убивать чаще, любой враг Энтони Морте должен был быть устранен без права на оправдание.
Моими жертвами являлись далеко не святые люди, но это никак не отбелят мою карму, верно? Глупо и лицемерно притворяться Робин Гудом из сказки, когда являешься обыкновенным киллером. Я никогда не забуду, как однажды, вернулся глубокой ночью.
Руки по локоть в крови, белоснежная рубашка обагрена алым цветом. Борясь с тошнотворным рефлексом, я намеревался пройти в ванную, и наткнулся на Несс со спящим Антеем, прижатым к груди. Она встала покормить его, поэтому не спала.
Моя жена кинула на меня уничтожающий взгляд, полный боли и отчаяния, и ушла в спальню, не проронив ни слова.
Я не сразу привык к сыну, хотя любил его безмерно, невозможно, сильно…как никогда и никого на свете. Осознание того, что я — отец, пришло ко мне только через год после его рождения.
Мы с Несс улетели на три дня в Майами. Солнце, теплый океан, воздушные и объемные облака. Там, Антей сделал свои первые шаги и невнятно пробормотал «папа» и потянул мои волосы на себя крошечным кулачком, когда я заходил с ним на руках в мягкие волны.
Я смотрел на это чистое, невинное и прекрасное создание. Мое продолжение, мою плоть и кровь, сотворенное из нашей любви и страсти. И меня вдруг накрыло такая гордость за Антея, за Ванессу, что подарила мне сына.
А вслед за гордостью пришел стыд: удушливый, пожирающий изнутри, обугливающий легкие. Стыд, за все, что я делал под покровом ночи. В тот момент, я понял, как важно выйти из «семьи» Морте. Антей и Ванесса стали для меня мотивацией, движущей силой, бесконечной энергией, на пути к свободе…я разработал план по сепарации от клана и начал медленно, но мерно двигаться к нашей свободе, но потом, со смертью Ванессы все изменилось, оборвалось, не сбылось.
Так бывает.
А сейчас Антею уже десять лет, черт возьми. И если в год он смотрел на меня, как на подобного Богу, то сейчас он истребляет меня одним своим взором, словно я долбанный враг номер один в его жизни.
— Ты не приехал на мой день рождения, — с укором замечает Антей. — И даже не позвонил. В который раз, — отводит сталкерский взгляд в сторону.
Если честно, меня напрягает его способность стрелять глазами.
Антей сидит в темной комнате, как и я. На нем всегда довольно легкая одежда и я уверен, что живет где-то в теплом климате. Сын переводит взор на мою военную форму, с неприязнью оглядывая её. Он думает, что я солдат засекреченных служб, но если раньше я выглядел супергероем в его глазах, то теперь я — дно и отец-ублюдок. Не нужно быть гением, чтобы прочитать эти эпитеты в выражении его взгляда.
— Антей, давай не будем об этом. Мне очень жаль. Я ничего не обещаю, потому что знаю, что сейчас не в состоянии выполнить все, что могу сказать…
— Тогда я не хочу с тобой разговаривать, черт возьми! Зачем ты позвонил? Сделать вид, что тебе не плевать на меня? — вдруг взрывается сын, его лицо искажает гримаса боли, непонимания, недоверия, гнева.
У меня схватывает дыхание от агонии, разливающейся в венах.
— Антей, я бы очень хотел приехать, но не смог. Я хочу чтобы ты знал, что я люблю тебя, несмотря на это, — стараясь произносить слова ровным тоном, тихо но уверенно проговариваю я, глядя в глаза сына.