— Вспомнил, как мы знакомились. Вот не думал, что когда-нибудь сможем сидеть так мирно и…
— Да, ты впихнул мне в руки нож и попытался об него зарезаться, — с удивительной теплотой говорит Влад. — Не умею я знакомиться. Каре чуть не вломил огненным заклинанием, Яна затащил в сон, с крыши там скинул — ну, мы оба знали, что это видение, он проснулся сразу…
Хочется найти Яна, если зовет — дело серьезное. Но Корак все болтает, цепляется, и Влад понимает, что ему, наверное, страшно одному — среди толпы.
— У птички с хвостиком какой-то медовый месяц, оторваться не могут, — секретничает Корак, кивая дальше, где Кара с Ишимкой обнимаются, кружатся словно бы не в такт бешеной музыке, мило потираясь носами.
— Вот и не подходи к ним, Кара тебе башку оторвет, — советует Влад.
Ненадолго отходя от Корака, Влад уносит с собой рюмку. С Раком щебечет Белка, и тот совершенно плывет, поддакивая ей. Большая же часть гостей тянется к сцене, где выступают полуобнаженные девицы в шелке и перьях. Вой захлебывается, когда они скидывают тугие лифы, топчут тряпочки длинными красивыми ногами. Алый свет кровавит восково-гладкую кожу.
Помимо воли Влад останавливается. Взгляд его прикипает к одному узкому личику — опасному, хоречьему.
— Знаешь, за что люблю тебя, Войцек? — раздается рядом с ухом вкрадчивый голос Яна. В полутьме он двигается как тень — часть мрака в углах.
— М-м? — неразборчиво выдает Влад, отпивая виски и пряча довольную улыбку. — За харизму, поразительное чувство юмора и за то, что я чертовски хорош в постели?
— Ты умеешь наблюдать, а не пялиться. Девчонка, на которую ты смотрел, — Мария Уварова, она проходила у нас свидетельницей по давнишней резне в ресторане. Несомненно, наводчица. В тот раз ее отпустили, не хватило доказательств.
Влад проглатывает тысячу и одну шутку про ревность вместе с виски.
— Мы посадили… нашли стрелявшего, там совместное расследование с полицией было, — бурчит Влад; у него плохая память на имена, а легкое опьянение мешает сосредоточиться.
— Викторов, — говорит Ян. — Недавно освободился, просидел свое, вышел по хорошему поведению досрочно.
— Значит, месть, — кивает Влад. — Забавно, ведь тот расстрел он тоже учинил на свадьбе. Поэтому не пришел расправиться с нами в любой другой день — выжидал? Проклянуть бы всех журналистов, и зачем они это растащили…
— Сами виноваты: много светились в последнее время. Возьмем его с поличным, — оскалясь, предлагает Ян. — У нас в гостях лучшие воины Ада и Инквизиция. Он глупец, если надеется выжить после такого.
— Он десяток лет провел в тюрьме. Чем ему жить?
— Мы делаем свою работу. Он убил людей, которые ничем не были виноваты…
— Не нужно было набирать долгов в девяностые, чтоб потом кровью не расплачиваться.
Они стоят рядом, оторванные от праздника.
— Я рад, что они рядом, — говорит Влад, обводя зал широким жестом. — Но мы ведь не сможем защитить всех, если…
— Они не дети, — обнадеживает Ян. — Попробуй, скажи Каре, что хочешь ее защищать, она тебе что-нибудь сломает.
Словно приманенная его словами, возникает Кара, вклинивается между ними, грубовато расталкивая плечами, но смысла обижаться на нее за это нет. Она ухмыляется, как лисица.
— Чего воркуете? — спрашивает она. — Не-не, это неправильно. Наша забота — следить, чтобы вы вели себя прилично. Традиция!
— Когда мы планировали эту ночь, — тактично возражает Ян, — ты сказала, прямая цитата, «нахуй традиции».
— Идем! — горланит Кара, перебивая. — Это ваша ночь, а вы оба преступно трезвы!
И ночь тонет. Влад помнит обрывками: набережная, они пьяны, сладко шепчет Нева, он горланит какие-то стихи, отчаянный, срывающий голос, а его надежно держат с двух сторон, чтобы не кувыркнулся в трезвящую ледяную воду. И он счастлив быть здесь и сейчас. В блеске огней, в шуме их разговоров, смеха. Дома.
10.
Утро врывается в сознание Влада, растаскивая его на кусочки. Точно кто боевой магией вдарил. Глаза разлепляются с трудом. Рядом кто-то копошится — живое дыхание щекочет Владу щеку; слышно шипение, скрип старых пружин. Этот кто-то, нещадно ругаясь, переползает через него.
Первое, что четко видит Влад: ломкая фигура Кары и широкая белая футболка, мятая, висящая на ней и сползающая с худого плеча. Больше на Каре нет ничего. Она тянется, подхватывает с журнального столика бутылку минералки, жадно пьет, чуть обливаясь. Потом ускальзывает на кухню — босая, она двигается неслышно.
На диво солнечное для Петербурга утро раздирает Владу голову. Но он уверен, что это не наваждение.
Растерянно поднимаясь на локтях, Влад дико оглядывается. Он сам одет, в уличных джинсах завалился на диван — придется огребать от Яна; слава Деннице, догадался снять ботинки. Падает обратно. Понемногу начинает чувствовать свое тело и тяжесть навалившегося на него человека.
Думается: это Ян приник во сне, по-паучьи обвив руками, что вообще-то на него не похоже; в бок Владу немилосердно впивается локоть. Тихо ворча, он пытается ненавязчиво спихнуть Яна, но натыкается на довольную умасленную харю Корака.
— Ты что тут?.. — оторопело спрашивает Влад, давя матерный вопль.
— Охраняет, — тоскливо говорит Ян, возникая у Рака за плечом; волосы — воронье гнездо, лицо заспанное. — Помнишь, Кара говорила про приличия и традиции?
— Помню, а как же… Слезай, Рак, я ж не на тебе женюсь, ей-Денница. Свечку не держали случайно? Корак, да чего ты? Приснилось что?
Невнятно бормоча, Корак убирает руки, сдвигается, осоловело глядя.
— Ничего, ты бы видел, как на мне Кара спит, — успокаивает Влад.
Спали они все вповалку, устроившись на диване — друг на друге. Уголок ближе к двери пуст, пахнет сладко — Ишим. К дивану сбоку придвинута чья-то мятая раскладушка.
— Пять человек на диван? — прикидывает Влад.
— Не считая собаку, — поправляет Ян.
На своей лежанке валяется Джек, укоризненно на них поглядывает.
— А что у Кары за приступы эксгибиционизма? — спрашивает Влад.
— Птичка вчера облилась винищем, — рассказывает Корак, возясь на диване слева от него. — Целую бутылку ухайдокала. Мы че-то не стали ничего искать, спать завалились…
Услышав их, Кара перестает таиться, грохочет на кухне открыто, напевает — горланит что-то. Владу как будто гвозди в виски вбивают. Раку это тоже не нравится, он ползет к краю дивана через Влада («Ну прям по почкам… Худей, скотина!») и, цапнув валяющийся подле берц, кидает. Не попадает, конечно.
— Вообще-то, — скорбно делится Ян из-под одеяла, — это был мой любимый ботинок!
Рак настороженно замирает, но Влад мстительно молчит.
— Наш! — патетично восклицает Корак. — Это был наш любимый ботинок! Мы же семья!
— Правильно. Вот и тащись теперь за ним, — по-родственному ласково соглашается Ян.
На Корака жалко смотреть, и Влад негромко свистит Джеку. Исполнительный пес сразу же вскакивает.
— Какая удобная система! — умиляется Рак.
— Дилетанты заводят для этого детей, — фыркает Ян.
На кухне по-прежнему поет Кара.
— А правда, когда ты в дрова — ничего потом не помнишь? — любопытно спрашивает Рак у Влада.
Оглядываясь на Яна, Влад виновато кивает:
— Есть такое. Я и предложение поначалу делал пьяным… Раз десять, все забывал. Совершенно идиотская история, которую Ян будет припоминать мне всю ближайшую вечность, и я даже не буду против. Сам виноват.
— А если я скажу, что ты мне денег должен? — продолжает предприимчивый Корак. — Ну так, немного. Может, мы спорили на что-то, а ты вдруг забыл! Нечестно выходит.