Еще мне надо было поговорить со своей подружкой Джейн, – это был, пожалуй, самый тяжелый момент. Я все пытался подобрать правильные слова, думая о разговоре с ней. Хотя, конечно, «правильных» слов здесь быть не могло: ей будет больно, хотя бы потому, что инициирую разрыв я, а не она. Она вообще ни о чем не подозревает. Ведь не мог же я ей сказать о том, что я давно люблю другую женщину. Зачем же тогда я закрутил роман с Джейн? Потому что она – герц, а значит, все как бы понарошку? Ведь с девчонками-катранщицами я не мог так поступить… Там, на острове, – все на виду, и за проступки надо отвечать. В графстве же живут будто бы по шаблону. Вроде бы как фильм про себя смотришь, или в видео игру играешь, – еще немного, и выйдешь на следующий уровень. Работа – есть, квартира – есть, машина – есть, деньги – есть, подруга – есть, сходить с ней в бар – есть… Это называется «социальный статус», услужливо подсказало мне сознание.
Мое ощущение счастья таяло, как голограмма. Мы приближались к границе, и я все больше ощущал себя герцем. «Скажу, что меня напоили старые друзья, и я спал сразу с тремя девахами. И заразился венерической болезнью», – решил я. В конце концов, она же меня полюбила за мою экзотическую дикость. Вот пусть и живет с этим…
Я криво усмехнулся, и почувствовал, как мою грудину заполняет привычный холод. Я посмотрел в зеркало. Мои изумрудные глаза затянуло поволокой, и они стали тускло-зелеными. Мы прибыли в графство Гер.
Глава Вторая. Елена
Утро
Выставленный на телефоне будильник звонил пронзительно громко, мгновенно выбрасывая меня из сна. Я нажала на сигнал «стоп» и быстро натянула шерстяные носки, – в доме было холодно и сыро. Пять утра. Девочки спали. У нас были отдельные комнатки-клетушки, но санузел был общий. Надо было успеть принять душ, пока не проснулись остальные.
На первом этаже слышалось бормотание телевизора. «Опять кто-то оставил телик включенным», – с раздражением подумалось мне. Платить лишнее за электричество не хотелось, счета и так были огромными. Безалаберность соседок по коммуналке вызывала у меня досаду. Я не могла дождаться того момента, когда мне можно было отсюда съехать. Меня раздражало тут буквально все. Я ненавидела свою работу и считала каждый день до окончания контракта. Денег, несмотря на хорошую зарплату, я накопила не так уж и много, – жизнь в графстве была сказочно дорогая, хоть и примитивная. Такое ощущение, что за многие годы работы с герцами я тоже стала грубоватой и неотесанной теткой.
Я спустилась в столовую. Телевизионный ведущий выглядел неестественно бодро для такого раннего часа. Я поставила кофеварку на плиту; ведущий натянуто улыбался, ожидая соединения с репортером из США. В Америке было неспокойно: снова грабили магазины, а границу переходили сотни невакцинированных иммигрантов. Севиль, моя соседка, также была родом из Америки. Ее родители – кочевники переехали туда много лет назад, и она родилась уже в штатах. Она получила хорошее образование, достаточно много зарабатывала, и обожала путешествия на круизных судах. В графство она приехала, как и все, срубить денег на контракте. Ей здесь нравилось, и она подумывала остаться тут надолго. Мне кажется, она влюбилось в своего босса: слишком уж сильно она превозносила его научные достижения в области медицины.
Черт бы ее побрал, эту Севиль. Я услышала ее тяжелые шаги по лестнице, и вздохнула. Она работает в институте, ей вообще туда к десяти утра можно приходить… Какого рожна она подрывается так рано и готовит себе такой сложный завтрак каждый божий день? Хоть бы раз она поспала до семи! Вот мне бы так выспаться… Она же в полдень еще и на обед с работы попрётся, а мне все с собой в термосах надо нести: и обед, и ужин. Меня же фиг на обед за территорию выпустят, я в «ящике» работаю, – это значит, что у нас физического адреса нет, вместо адреса только почтовый ящик, потому что мы – закрытое лечебное учреждение…
Севиль мне сначала импонировала свое страстью к путешествиям, а потом стала раздражать: она слишком много говорила. В свои неполные тридцать лет она была неповоротливая, тяжелая, и у нее ничего не осталось от кочевников, кроме узких хитроватых глаз и высоких скул. Я ее двести раз просила не приходить на кухню в пять утра, потому что я готовлю себе еду на весь день, – домой же я прихожу в полночь. Она соглашается, но все равно каждое утро торчит на кухне и болтает без умолку… Я не люблю по утрам разговаривать. Я люблю только кофе и предпочитаю тишину…