Нет, конечно! Бабушка не станет приставать к нему с расспросами, потому что бабушка — самая деликатная женщина на свете. Так думает папа. И Сашка, пожалуй, тоже так думает. Правда, взамен мусса бабушка, как бы между прочим, предлагает съесть яблоко и, тяжело вздохнув, принимается разбирать свою аптечку, в которой непременно что-нибудь найдётся «от ожога».
Тем временем Сашкин блуждающий взгляд неожиданно задерживается на дедушкином полевом бинокле, который теперь мирно висит на стене. Этот бинокль, думает Сашка, тоже может пригодиться во дворе…
Когда он снимал со стены бинокль, бабушка была занята аптечкой и потому ничего не заметила.
Сашка быстро накинул на шею длинную лямку и, воровато оглядываясь на бабушку, стал прилаживать бинокль то на спину, то на живот. Лямка была слишком длинной, и потому бинокль свисал ниже колен. «Придётся надеть плащ», — решил Сашка.
— Вот. Нашла, — сказала бабушка и с этими словами подошла к окошку, чтобы хорошенько рассмотреть тюбик с мазью. — Лучше этого средства от ожога ничего нету!
Бабушка внимательно разглядывала лекарство и попутно вспоминала давнюю историю, когда Сашенька был совсем маленький и пролил чай себе на ножки.
— Тогда тебя именно такой мазью и вылечили!
И, подыскав подходящую бумажку, бабушка стала выдавливать из тюбика «лучшее средство от ожога».
Тут Сашка как раз и поспешил надеть свой плащик.
— Дома необходимо всегда иметь такое средство, — бормочет бабушка. — Особенно в доме, где растёт мальчик. Мальчики — это страшные непоседы…
Бабушка поглядела на Сашку поверх очков.
— Вот. Возьми. — И она протянула Сашке пакетик с мазью. — Лечи это бедное животное… Батюшки! — неожиданно бабушка всплеснула руками.
Сашка боязливо заозирался.
— Плащик сам догадался надеть!
Бабушка с восхищением оглядела Сашку с ног до головы. От этого осматривания Сашка весь съёжился. Только бы не увидела бинокль…
— Погода начала портиться, — забормотал он, стараясь, чтоб голос его звучал при этом как можно солиднее.
— Вот именно! — охотно согласилась бабушка. — У меня у самой опять плечо заныло. Вот, думаю, не простыл бы в одной рубашечке… А ты уж и сам догадался! Взрослеешь! Ну прямо на глазах!
И бабушкин подбородок торжественно расположился на белом кружевном воротнике.
Сашка держал руку в кармане, подхватив лямку бинокля, чтобы он не волочился по полу. Так что, когда бабушка сняла с полки кепку и со словами: «Рубашечка-то совсем тоненькая…» — напялила поспешно кепку Сашке на затылок, он не смог ей оказать никакого сопротивления.
— Ну!.. — только вырвалось у него.
Упрямо сверкнув глазами, он мотнул вихрастой головой, но кепка почему-то всё равно не свалилась.
— Вот! Видел? — крикнул Сашка, распахивая на ходу плащ.
— Ух ты!
Глаза Виталика засияли.
— Дай поглядеть.
— Смотри, — отвечает Сашка, а сам лямку повыше подтягивает.
— Я же так нечего не увижу!..
— Погоди, — отвечает Сашка, — дай мне самому немного поглядеть…
И он с осторожностью открывает кожаный футляр.
— Вот это бин! — восхищается Виталик. — Твой отец моряк, что ли?..
— Да это же дедушкин!..
— Дед — моряк? — не успокаивается Виталик.
— Да нет же! Это полевой бинокль, а вовсе не морской…
— Ну да… Скажешь тоже… Для пехоты, что ли?
— Ничего не «скажешь».
Сашка несколько секунд молча смотрит в бинокль.
— Далеко видать… Это для кавалерии. Понял?
И он бережно передаёт бинокль товарищу.
— Вот это бин!..
Восхищению Виталика нет конца. Вначале он с нежностью смотрит на футляр. Затем, вдоволь налюбовавшись футляром, поглаживает чёрную поверхность окуляров, пальцем обводит каждую линзу в отдельности и, наконец, приставляет бинокль к глазам:
— Ух ты!..
Из груди его вырывается вздох восхищения.
Осмотрев все достопримечательности двора, Виталик опять принимается разглядывать бинокль и перекладывать из одной руки в другую.
— Не то что материн…
Он неожиданно нюхает бинокль.
— Порохом пахнет… А материн — духами провонял…
Теперь окуляры следуют уже по верхам: рассматриваются тучки, верхушки антенн. Постепенно спускаются на верхний этаж дома.
— Материн так далеко не берёт, — бормочет Виталька. — Сколько раз просил её: дай! Не даёт. Она, видишь, в лотерею его выиграла. Теперь лежит в шкафу. Говорит, что только для театра. А сама и в театр никогда не ходит.