Выбрать главу
* * *
Знаю, мама, ты думаешь, наверное, что холодина тут сейчас неимоверная, и что затерянный в снегах далеких, там, где таежные леса стеною высятся, я — жертва собственного легкомыслия — на грани воспаленья легких?! Мне тебя разочаровывать,                                         мама, жаль, но февраль в Сибири выдался                                               не февраль. Совпадение удивительное, но к моменту,                      как мы в Омск прилетели, отошло похолодание длительное и унялись метели. А дружок мой, сибиряк, аспирант, уверял, что коль недельки две                                                сбросить, было здесь минус пятьдесят, а теперь только минус восемь. Белый снег лежит сплошными                                               сугробинами, да и люди тут масштабные,                                           особенные… Ну а рыси?                  Рыси водятся действительно, но, по правде говоря,                                  мы ни одной не видели… Прилетаем мы сегодня                                    в Домодедово. Одного лишь только боимся: Может быть, Сибирь нам скидку сделала Из гостеприимства?!
* * *
Ты смеялась там, на берегу, вся светящаяся, кареокая. И я понимал, что не смогу в искренней тебе постигнуть многое. Руки я напрасно простирал, гладь пруда вблизи казалась глянцевой. Ветер волосы перебирал нам проворными своими пальцами. Доставая камушки со дна, на тебя поглядывал в смятенье. И казалось мне, ты создана из таинственной антиматерии. И в догадках многое оправдывалось, тщетно проявлял я осторожность, а в тебе все явственней                                     угадывалась не подвластная земному звездность.

Александр Романов

НОВОСИБИРСК
* * *
Рядом с насыпью — надолбы, ямы… Распростертые взрывом тела… Шла дорога железная прямо. Искривилась? К войне привела?
Что случилось, куда мы свернули? Гаснет свет, и вагоны скрипят. Над вагонами бомбы и пули, на добычу нацелясь, летят.
Скорый поезд, ну что ж так нескоро тянешь ты за вагоном вагон? И ползет шепоток разговора: «Окруженье… Прорыв… Эшелон…»
Кто там свесился с полки багажной, чьи глаза так знакомо видны?.. Это сам я — голодный, бродяжный, безнадежный детеныш войны.
Скорый поезд, спеши по маршруту, освещенному светом побед. Экономь дорогую минуту, разве в прошлое брал я билет?..
ПРОШЕЛ ДЕКАБРЬ БЛОКАДНЫЙ ПО ДОМАМ…
Прошел декабрь блокадный по домам. Как он прошел — забудется едва ли. День или два жить оставалось нам — не думали тогда мы и не знали.
Пришли снега январские. Они сурово и кружились, и летели. Шуршали, будто мне сказать хотели: — Ты извини нас, мальчик, извини…
Я извинял. Смотрел, как воробей весенней дожидается капели. Еще искал я взглядом голубей. Не находил. Должно быть, всех поели.
В портфель чернилку сунув, шел я в класс. (С тех пор, как школу нашу разбомбили, чтоб время не пропало даром, нас внизу, в бомбоубежище, учили.)
Соображалось трудно. Голова кружилась, и гудела, и болела, и думала про холод, хлеб, дрова… А про ученье — думать не хотела.