Выбрать главу
ЛОСИХА
Когда он наконец поднялся И мордой в вымя ткнуться смог, Еще струился и срывался Дымок с его дрожащих ног. Еще вразброс его копытца Беззвучно падали за ней, А надо было торопиться Туда, где ельник был темней. Туда, где отлежаться можно Хотя б до первого луча. И уши шарили тревожно, И сердце падало, стуча. Она вела его по звездам, Сквозь дрожь дремотную осин, И набивался с ветром в ноздри То запах дыма, то бензин. И, шумно втягивая воздух, Тянула морду вверх она, Но с реактивным гулом звезды Вдруг осыпала тишина. Гудела где-то электричка, Надсадно ныл грузовичок, И на рассвете без привычки Вконец ослаб ее бычок. И в час, когда поднялся выше Туман в проснувшемся бору. Вдруг оказалось: рядом крыши, Высоковольтка на ветру! Она лизала терпеливо Его дрожащие бока, И бледный луч неторопливо Теплил с востока облака.

Нинель Созинова

НОВОСИБИРСК
КОСТРЫ
Ты помнишь, я жарко любила костры! Сейчас рассказать я сумею едва ли, Чем были костры для меня — до поры, чем были они и какие миры несли и собою олицетворяли.
Да разве я знала, что время творит, пока безоглядно живу и ликую! Что выветрит силы, костры усмирит, но долгую память внедрит, да такую, что нежно и туго душой затоскую.
Неверно толкуют, что грешной душе не терпится выплыть из душного тела на грани последней, где телу уже до вечной души не останется дела.
Напротив! Заметь: зачастую они в разладе задолго до смертного ложа, — зачем-то душа остается моложе, — оно же сравняет их и породнит.
…Но тужит душа. По весне — и вдвойне: с покоем не может, не хочет смириться, и знать не желает, как дышится мне, и как там худеет сердечная мышца.
А в памяти бьются костры… Не для них ли я молодость жгла на дорожных ветрах, глотала, не морщась, бивачное лихо я в тундре, в степи и в тайге и в горах…
Ты в памяти многое просто зарыл, порою с тобой мне от этого скверно; но то, что я жарко любила костры, ты все-таки помнишь, ты помнишь, наверно.
И если случится: меня одарить захочешь — хотя бы ненадолго — счастьем, свези меня в край разливанной зари на берег высокий, и дров собери да вылови рыбку нехитрою снастью.
А к ночи нодью я сама запалю и сяду молчать у огня до рассвета… И может быть, снова тебя полюблю. Хотя понимаю — к чему тебе это?..
КРАСОТА
От Стрежевого и до Мегиона над правым плоским берегом Оби пылает высоко, раскрепощенно огонь, подъятый из земных глубин.
Гигантские горят дневные свечи, кренясь под опахалами ветров, и в дымный шлейф окутывая плечи доверчивых кудлатых облаков.
Дневные свечи, возгордясь, не горбясь, бросают блеклый свет по сторонам, лишь в сумерках взовьются, уподобясь зловещим и неведомым цветам.
А по ночам встают сквозные зори, таинственности пагубной полны, и небеса колышутся, как море, огнем все тех же свеч опалены.
Таинственностью веет от нависшей распахнутости вздыбленной волны, как бы за той багряно-бурой нишей ни солнца, ни звезды и ни луны.
И вздрагивая, ежится беспечность. Ты, любопытство, пыл поограничь! Перед тобой дорога в бесконечность, — в ту самую, которой не постичь.