— Всего четыре месяца назад? И вы решаетесь говорить за тех, кто проделал на судне все плавание, — и консул изо всех сил попытался изобразить негодование, но это ему не удалось. — Я больше ничего не желаю слышать от вас, сэр. Где этот почтенный седовласый человек, купор? Он один будет отвечать на мои вопросы.
— Никаких почтенных седовласых людей на борту нет, — возразил Салем, — мы все шайка мятежников и пиратов!
Все это время старший помощник хранил молчание. Уилсон, совершенно растерявшись и не зная, что предпринять, взял его под руку и отвел на другую сторону палубы. После короткого совещания он вернулся к люку и резко обратился к матросам, словно ничего не произошло.
— По причинам, всем вам, ребята, известным, это судно перешло в мое ведение. Так как капитан Гай пока что остается на берегу, до его выздоровления командиром у вас будет старший помощник мистер Джермин. Я не вижу никаких оснований, почему бы судну не возобновить немедленно свое плавание, тем более что я намерен прислать вам еще двух гарпунщиков и достаточно здоровых матросов, чтобы вы могли управиться с тремя вельботами. Что до больных, то ни вас, ни меня они не касаются; о них позаботится доктор Джонсон. Но об этом я уже говорил. Как только все будет налажено — через день или, самое большее, два — вы выйдете в море для трехмесячного плавания, а затем вернетесь сюда за своим капитаном. Будем надеяться, что я услышу о вас хорошие отзывы, когда вы снова пристанете к здешним берегам. Пока что вы по-прежнему должны держаться в море, не входя в гавань. Как только смогу, я пришлю вам свежую провизию. Вот все, больше разговаривать не о чем; расходитесь по своим местам.
И, не добавив ни слова, Уилсон повернулся, собираясь спуститься в каюту. Но едва он умолк, как разъяренные матросы окружили его со всех сторон, бешено жестикулируя и требуя, чтобы он их выслушал. Все наперебой доказывали незаконность того, что он предполагал сделать, настаивали на необходимости ввести «Джулию» в гавань и под конец без обиняков дали понять, что в море на ней они не выйдут.
Среди всех этих мятежных криков встревоженный консул стоял, вцепившись в поручни трапа. Он заранее разработал свою тактику, обсудив ее, конечно, на берегу с капитаном. Теперь, поспешно направляясь в каюту, он лишь повторял:
— Расходитесь, ребята; я все вам сказал. Надо было раньше говорить — теперь я уже принял решение. Расходитесь, говорю вам, мне больше не о чем разговаривать с вами. — И, нырнув в люк, он скрылся.
Возмущенные до крайности матросы собрались было последовать за ним вниз, но тут их внимание отвлекла группа, как раз в это мгновение принявшаяся за трусливого Затычку. Под град колотушек предателя потащили в кубрик, и там… рассказывать о дальнейшем я воздержусь.
Глава XXII
ОТБЫТИЕ КОНСУЛА
Пока происходили описанные выше сцены, доктор Джонсон занимался осмотром больных; оказалось, что все они, за исключением двух, должны были остаться на судне. Очевидно, он получил от Уилсона недвусмысленные указания. Позванный в каюту одним из последних, когда собрание на шканцах уже разошлось, я вернулся на палубу совершенно взбешенный. Мою хромоту, которая, по правде говоря, сильно уменьшилась, Джонсон признал в значительной мере притворной, и я попал в список тех, кто станет пригодным к любой работе по прошествии нескольких дней. Это было уже чересчур. Что касается доктора Долговязого Духа, то береговой врач не только не проявил к нему никакого профессионального сочувствия, но даже держал себя с ним весьма сухо. Поэтому оба мы склонялись теперь к объединению, до известного предела, с матросами для совместной борьбы.
Здесь я должен объяснить свое поведение. Мы хотели лишь одного — чтобы «Джулия» стала на якорь в тихой пристани, в бухте Папеэте; конечно, мы льстили себя надеждой, что, добившись этого, мы впоследствии так или иначе сумеем мирно освободиться. Кроме открытого мятежа, достигнуть этого можно было лишь одним способом: побудить матросов не выполнять никаких работ, за исключением тех, какие потребуются для ввода судна в гавань. Единственная трудность заключалась в том, чтобы удерживать команду в нужных границах. Вынужденный обстоятельствами примкнуть, хотя и соблюдая осторожность, к такой отчаянной компании и ввязаться в предприятие, последствия которого с трудом поддавались учету, я пошел на это не без опасений. Но ни о каком нейтралитете не могло быть и речи, так же как и о безоговорочном подчинении.
Придя на бак, мы с доктором застали матросов в гораздо большем возбуждении, чем когда-либо прежде. Восстановив некоторое спокойствие, мы снова стали настаивать на нашем плане отказываться, не вступая в пререкания, от выполнения каких бы то ни было обязанностей и выжидать последствий. Сначала почти никто не хотел и слышать об этом; под конец, однако, наши доводы убедили многих. Некоторые продолжали упорствовать, но даже и те, кто соглашался с нами, не во всем слушались нас.