– На автобусе приехала, – промямлила Цвета и вдруг протянула руку с целлофановым пакетом, словно явившись с доброй охоты. В тесноте пакета мяли друг другу бока пышные круассаны. – Купила к чаю.
– Ты на чай? – удивилась Глафира.
– Навещаю бабушку с пирожками, – смущенно хмыкнула Цвета.
Вот она и сказала это слово. Бабушка.
Но та в ответ хмурилась и молчала. И приглашать на чай, похоже, не собиралась.
Цветана покосилась на окна ветхой двухэтажки. Дом словно замер, не жужжал телевизорами, не пах готовящейся едой, хотя за занавесками вполне могли таиться глаза и уши. Цвета тоже не жаждала распивать чаи с малознакомой женщиной, пусть и бабушкой, она пришла с серьезным разговором. Не для улицы.
– Мне нужна твоя помощь, – наконец выдавила Цвета. – Вопрос жизни и смерти…
И огляделась в испуге, начав разговор, который уже много раз разыграла по ролям в своей голове. В фантазиях голос ее не дрожал.
И вот, в смущении бегая взглядом, Цвета впервые заметила ее.
Девушка сидела на скамейке у соседнего подъезда под сенью побитых дождем цветов, которые, кажется, назывались золотыми шарами. Цветы, склонив тяжелые желтые головы и грузно оперевшись на специально сделанные для них костыли-подпорки, заключали скамейку в уютную беседку. И в этой беседке, будто в золотой карете, расположилась пышноволосая Барби-принцесса, беспечно болтая ногами в белых кроссовках. Незнакомка казалась такой красивой, что это даже отталкивало. Она походила на луч света и словно отражала яркость этих золотых шаров. Цвета почувствовала себя неуютно в своей дешевой неистово розовой ветровке и старых ботинках.
Глафира вытерла о подол фартука руки, липкие от цветочного сока, проследила за взглядом внучки, а потом перешагнула в низком месте через заборчик палисадника.
– Ну, раз жизни и смерти, – хмыкнула она.
Презрительно.
Цвета вздрогнула и покраснела еще пуще. Но это было именно так – «жизни и смерти», иначе она бы не отважилась явиться к бабушке.
Глафира потянула за ручку старую деревянную дверь без домофона, от которой веяло… безопасностью? Цвета давно не видела деревянных подъездных дверей. Везде железные, и квартирные двери – железные, и вдобавок решетки на окнах, как будто город готовился к зомби-апокалипсису. А этот дом не защищался, доброжелательно хлопая ветхой деревяшкой.
Цвета вошла в подъезд следом за Глафирой.
Пару недель назад Таня, соседская девчонка, догнала Цвету, когда та вывела на прогулку лабрадоров.
– Хочешь, я буду помогать выгуливать собак? – спросила она.
– Чем ты мне поможешь? – удивилась Цвета, оглядывая соседку, которая была лет на пять младше и не особо годилась в подружки. – И с чего вдруг? Щенка собираетесь брать?
Таня вздохнула:
– Я бы хотела, но родители против. – И сообщила вдруг важно: – А моего брата к твоей бабушке водили, знаешь?
– Зачем? – удивилась Цвета.
Она натянула поводки, придерживая торопливых лабрадоров, чтобы Таня не отставала.
Глаза девочки возбужденно заблестели, кажется, ее распирало от какой-то удивительной новости, и Цвету это насторожило.
– Так лечить от испуга! Он как-то…
Но Цвета перебила:
– А бабушка моя, значит, вылечила?
Она и не знала, что Глафира – врач.
– Ага! – энергично закивала Таня. – Твоя бабушка – вот такая знахарка! – Девчонка оттопырила большой палец на кулачке. – Круто иметь такую бабулю!
Цвета растерялась и машинально спросила:
– А как она ему помогла?
Глаза соседки разгорелись. Видно, домашние запретили ей болтать про «лечение», но со знахарской внучкой ведь можно же!
– Наказала принести перья сороки.
Цвета в изумлении подняла брови.
– Родители в интернете нашли, – гордо пояснила Таня, – и нам в конверте прислали из Архангельска!
Чего только не продают на сайте объявлений…
– Перья эти знахарка, то есть бабушка твоя, сожгла, смешала с заговоренной водой и наказала брату пить по столовой ложке. И Шурке помогло! Не заикается больше!
Интересно, а сможет бабушка заговорить какое-нибудь перо на избавление Цветы от сонного паралича?
Таня же, понизив голос, продолжала сочинять сказки:
– Я знаю, что и ты наколдованная.
Цвета фыркнула:
– Чего?!
Да уж, сегодня день удивительных открытий.