— Мой Джеймс — один из самых многосторонне развитых людей на свете, — заявила миссис Оливия. — Я воспитала моего Джеймса так, чтобы развить у него разносторонние творческие интересы, и должна сказать, он оправдал мои усилия. Вы знаете его только как актера, но он неплохо рисует, у него еще и прекрасный тенор. В последнее время начал писать стихи. Фрэнсис — это для него настоящий стимулятор!
— Интересный человек, — должен же был я сказать что-нибудь, чтобы побудить ее разговориться.
— Фрэнсис? О да! Но у него нет и десятой доли энергии Джеймса. Конечно, было бы большой удачей, если б Голливуд заинтересовался его пьесой. Он предлагает мне финансово поддержать ее, но я, увы, не могу позволить себе такие неосторожные помещения капитала... Я полагаю, вы связаны со студиями, мистер Арчер?
— Косвенно.
Мне не хотелось быть втянутым в объяснения. Миссис Оливия трещала, как попугай, но взгляд ее оставался недоверчивым.
Чтобы перевести в иное русло разговор, я сказал:
— Кстати, я хотел бы уехать из Голливуда. Это, честно признаться, клоака, а не место для нормальной жизни. Меня вполне устроила бы жизнь в сельской местности, имей я в собственности участок земли вроде здешних.
— Как тут, мистер Арчер? — Ее зеленые глаза словно подернулись пленкой, как у попугая, избегающего опасности.
Я продолжал двигаться вперед почти вслепую:
— Я никогда не видел ничего подобного по красоте и уюту, здесь я действительно смог бы поселиться и жить.
— Понятно! Это Мод натравила вас на меня, — недружелюбно и резко сказала вдруг хозяйка сада. — Если вы представляете ПАРЕКО, я вынуждена буду просить вас тотчас покинуть мой дом.
— ПАРЕКО? — для меня это было название сорта бензина, и моя единственная связь с ПАРЕКО заключалась в том, что время от времени я заливал этот бензин в бак своей машины. Так и сказал Оливии Слокум.
Она пристально посмотрела мне в лицо и, очевидно, решила, что я не лгу.
— Эта аббревиатура означает Компанию Тихоокеанских Очистительных Заводов. Компания все пытается взять под свой контроль мои земельные участки. Год назад они осаждали меня, не сняли осаду до сих пор, поэтому у меня и вызывает подозрение чуть ли не каждый незнакомец, когда он проявляет интерес к моей земле, к здешней местности вообще.
— Мой интерес всецело мой собственный.
— Тогда прошу прощения за то, что неверно поняла вас, мистер Арчер. Вероятно, события последних лет озлобили меня. Я люблю эту долину. Когда мы с мужем увидели ее в первый раз, а было это более тридцати лет назад, она показалась нам земным раем, наша долина солнца. Как только у нас появилась финансовая возможность, купили этот прелестный старый дом и холмы вокруг него. Потом муж ушел в отставку, и мы переехали жить сюда. Он и похоронен здесь (муж был старше меня), и я тоже хочу умереть здесь. Я не кажусь вам сентиментальной?
— Нисколько, — искренно ответил я, потому что чувства, испытываемые миссис Оливией к ее земле, были куда более суровыми, чем сентиментальность. Ее грузная фигура, в раме ворот, выглядела в вечернем свете монументально и даже немного пугающе. — Я хорошо понимаю вашу привязанность, миссис Слокум.
— Я часть этой земли, — продолжала она почти вдохновенно, взволнованно-хрипло. — Они разрушили город, осквернили часть райской долины, но мою землю они не смеют тронуть! Я так им и сказала, хотя понимаю, что они никогда не удовлетворятся моим отрицательным ответом. Я сказала им еще, что эти горы будут стоять долго-долго после того, как они уйдут из долины, из жизни. Они не поняли, о чем я вела речь. Вы понимаете меня, мистер Арчер? — Ее холодные зеленые глаза сверкнули. — Надеюсь, что да. Вы мне симпатичны.
Я пробормотал что-то невнятное: мол, прекрасно понимаю ее чувства. В самом деле... Мой друг, который читал в УКЛА лекции по экономике, подарил мне термин: "особое свойство личного владения". Вот оно-то и достигло у миссис Оливии степени мании. Может быть, обостренной тем, что она чувствовала себя осажденной в четырех стенах дома — своей невесткой, прежде всего.
— Иногда я осознаю, что горы — это мои сестры...
Внезапно миссис Оливия оборвала свой монолог, как бы почувствовав, что зашла слишком далеко в откровенности. М-да, у нее, пожалуй, хватит эгоизма, чтобы завести у себя дома парочку гауляйтеров, обслуживающих ее диктатуру... Возможно, она заметила изменившееся выражение моего лица.
— Я знаю, вы хотите уже идти в дом, на встречу. — Резко подала мне руку, прощаясь:
— С вашей стороны было очень любезно прийти в сад поболтать с пожилой женщиной. До свидания!
Я направился к дому по дорожке меж высокими итальянскими кипарисами. Деревья расступились, открыв поляну, на которой можно было поплескаться в небольшом плавательном бассейне. Над водой на дальнем от меня конце бассейна невысоко поднимался покрытый холстиной трамплин для прыжков в воду. Вода в бассейне сейчас стояла спокойно, казалась твердой поверхностью. В ней отражались деревья, дальние горы и пламенеющее на западе небо.