— Вполне. Ваши лингвистические изыскания производят впечатление. Для будущего лавочника вы весьма образованны. Но читаете ли вы газеты?
— Газеты? — удивился Техник.
— Да. Эти серые листки, которые ежедневно обещают вам неизбежную революционную кару?
— Еще бы! Я даже делаю из них вырезки.
— Коллекционируете сообщения о смертных приговорах?
— Вы почти не ошиблись.
Техник вытащил из внутреннего кармана френча бумажник и извлек из него клочок плохой газетной бумаги.
— Вот, например. Прошу ознакомиться.
Софи прочитала:
«Приказ по городской милиции № 71.
Кровью лучших своих товарищей милиция запечатлела свою преданность рабоче-крестьянской власти. Около двухсот работников милиции погибли на боевом посту в борьбе с наймитами капитала.
С целью увековечения имен погибших и погибающих работников милиции учредить „Книгу памяти погибших работников милиции“.
Ныне в этом скорбном списке сто восемьдесят шесть фамилий».
— Каково сказано — «погибших и погибающих», — повторила Софи, и глаза ее блеснули. — Вам не хочется округлить эту цифру?
— Я не люблю стрельбу.
— А если она принесет вам состояние?
— Я скромен.
— Оставьте. Я говорю серьезно. Речь идет о сумме, которой хватит на всю жизнь. И на какую! Разве нас не привлекает настоящая жизнь?
— Где она, Соня? — откликнулся Техник меланхолично.
— Там.
Она показала чайной ложкой на запад.
Но он только покачал головой.
— Как сказал Марк Аврелий, какая разница, на каком клочке земли мы пресмыкаемся? Ничтожна жизнь каждого, ничтожен тот уголок земли, где он живет… И, кроме того, там нужен оборотный капитал в твердой валюте.
— Именно такой я и хочу, вам предложить.
Техник посмотрел с насмешливым интересом.
— Вы приобрели на толкучке лампу Аладдина?
— Нет, я кое-что узнала из газет.
— Забавно. Хотелось бы почитать.
— Пожалуйста.
Софи раскрыла сумочку, и теперь уже в руках Техника оказалась вырезка из газеты.
Он бегло просмотрел ее.
«…В здании бывшей городской управы всю ночь кипела работа, писались ордера на обыски, проводили задержания, шел допрос, освобождали случайно задержанных. И делал это пролетариат.
…собралось свыше двух тысяч человек, которые с энтузиазмом отозвались на призыв Военно-Революционного комитета пойти и проделать эту работу…
В эти дни проводится целый ряд мер для укрепления Советской власти… Пусть буржуазия плачется по поводу расправы с ее классовыми братьями! Фактически ничего подобного не было: расстрелы не проводились, а больше всего буржуазию страшило то, что ей не было выхода, что придется расстаться с бессовестно награбленным у трудового народа…»
— Что это, Соня?
— Статья. Она называется «Повальные обыски и диктатура пролетариата». Автор — здешний наместник Дзержинского, некий Третьяков.
— Ну и что?
— Ему можно верить.
— Да кто ж ему не верит! Эту ночку состоятельные граждане запомнят надолго. Как он пишет: «кипела работа», «свыше двух тысяч с энтузиазмом…» Подумать только, что значит потрошить карманы во имя идеи! Это вам не рутинный налет на поезд с нищими.
— Не на идею они работали.
— Разве они поделили конфискованное между собой?
— Нет. Они оставили его нам.
Техник рассмеялся.
— Милая! Это же было в прошлом году. Все ценности давно брошены в жертвенный костер мировой революции. Где-нибудь в Германии, разоруженной в Версале, на них приобретены за границей винтовки, которые по ночам протирают тряпочкой аккуратные немецкие пролетарии в ожидании команды Коминтерна. А сами ценности там, где им и положено быть, — снова у богачей. Украшают дам на Елисейских Полях.
— Вы ошибаетесь. Они находятся в подвале нашего городского банка, бывшего Коммерческого.
— Вы шутите?
— Такими сведениями не шутят.
— Откуда же у вас эти феерические сведения?
— У меня есть добрый друг в банке.
— И он не уберег тайну вклада?
— Можно считать и так.
— Ваш друг, надеюсь, серьезный человек?
— Да.
Техник подставил чашку под струйку кипятка.
— Хорошо. Предположим, что ценности в банке. Но вы знаете, как он охраняется? Одни стены метра полтора толщиной. Это же был солидный, известный на всю Россию банк. Он гарантировал интересы вкладчиков.
— Разве я предлагаю брать банк штурмом, как замок барона Фрон де Беф?
— У вас есть волшебная палочка?