— Путаник ты, Максим.
Неожиданно тот согласился:
— А то как же? Вы узлы, как Александр Македонский, шашками рубите, а я распутать пытаюсь. Своим умом дойти. А ум чем проверишь? Одной совестью.
Шумов попросил тихо, повторил:
— Забери заявление, Максим. Не ставь свою совесть выше партийной.
— Против партии я не иду.
Он тоже ответил тихо и замолчал, задумался, глядя на медленно таявшую свечу.
Шумов обрадовался. Ему показалось, что разговор налаживается, и он решил еще больше смягчить остроту.
— Я сегодня видел Техника.
— Значит, на него нацелился?
— Мешает он людям жить.
— Доверие проявляешь?
Андрей ощутил холодок.
— Зачем ты так? Не о секретах речь. Я хотел спросить о твоей сестре.
— Она-то при чем?
— С Техником был один мой старый знакомый. Я помню, он был влюблен в вашу Таню.
— Муравьев?
— Да.
— Неужели он в банде?
— Нет. Но может оказаться. А что, между ними еще не все порвано?
— Ребенок у нее.
— Ребенок?..
— Был, — поправился Максим быстро. — Умер. А как они сейчас, не знаю.
— Узнай. Этот Муравьев может глупостей наделать.
— Вот за это спасибо. Он недавно из плена вернулся, я слышал. Простила его Советская власть. Но как волка ни корми, а он все в лес смотрит. А ты про новое толкуешь!
— Я о процессе говорю.
— А я о людях. Помнишь, Андрей, я тебе рассказывал, как родственничек мой родной меня в зимней степи разул? Когда меня в город в ученье направили. Помнишь?
— Помню.
— Жив и здоров. И не советский, не кадетский. Как ты из него нового человека делать будешь, а?
— Таких всегда приструнить можно.
— Приструнить! А башку переделать можно? Черта лысого! — крикнул Максим, — Встретились мы с ним днями, так знаешь, что он мне сказал? С усмешечкой. Ты, говорит, и до революции с фуганком да рубанком, и сейчас. Что же тебе эта революция дала?
— Выпад контрреволюционный.
— Что выпад? У него три сынка, между прочим. Все яблочки от яблони. И их приструнишь?
— Если необходимо…
— Будь уверен. Только сколько же нашей чеке существовать придется, пока всех паразитов приструнишь?
— Вот именно! А ты уходишь.
— Ухожу. Потому что считаю: процесс процессом, но, если сорняк вскармливать, никакой процесс не поможет.
— Кто вскармливает? Кого?
— Нэпмана.
— Ну, уж позволь. Мы нэпмана не вскармливаем. Мы его заставим народ кормить.
— Сами не можем?
— Сможем., Но люди устали от нужды, хотят жить лучше.
— Слышал. И думал. И думаю об этом день и ночь. Что это значит — жить лучше?
— Это понятно.
— Тебе понятно, а мне нет. Лучше, чем кто, жить?
— Лучше, чем сейчас живем. При чем тут «кто»?
— Связь прямая. На словах только гладко. А на деле я буду лучше, чем ты, а третий лучше, чем мы оба. Вот куда ваша новая политика приведет. Чего в ней только нового, вот что я никак понять не могу.
— Это тоже выпад. Левацкий. По-твоему, уравниловка нужна?
— Совесть нужна. Осознать нужно, что не имуществом человек жив. Что значит улучшение обещать? К животному инстинкту обращаемся, а не к сознательности. Потерпите, мол, скоро лучше будет, потом еще лучше. А до каких пор? Ведь дальше такого улучшения захочется, — что хоть кишки вон, а улучши!
— Максим, это словесная эквилибристика.
— Что?
— Ты за деревьями леса не видишь.
— Нет! Я в корень смотрю. У меня, когда тот дядька раздевал, что в голове было? Обида, злость. Личная. По-ребячьи, понятно, рассуждал. А нужно было перед фактом устрашиться. Как же это родственник безвинного мальчишку-бедняка последнего достояния лишает? Ведь он любого капиталиста хуже, который чужих людей обездоливает. И люди те не на глазах, а бухгалтерия, прибавочная стоимость… А тут живой пацан, родня! Что ж у него в душе там? На что же это человек способен?
— Какая тут связь с новой экономической политикой?
— Не видишь?
— Не вижу. А ты что видишь?
— Микроба. Не у одних буржуев душа заражена. Микроб этот вездесущий. И с Врангелем за моря не отбыл. Тут остался, и мы его теперь сами разводим. Жадность и зависть — вот что ваш нэп означает. Одни обогащаться будут, другие им завидовать. И не говори, что мера эта временная. Это пример. Пример того, что и при социализме люди могут по-разному жить. Не с такого новую жизнь начинать нужно.
— Со всеобщей бедности?
— Не передергивай. Не за бедность мы с тобой в гражданскую боролись. Но что вообще человеку нужно? Крыша над головой, рубаха чистая, штаны нелатаные, ну и чтоб сыт был, конечно. Хлеба дай. Больше двух фунтов не съест. Мяса дай. Фунта хватит. Картошки, капусты, рыбы… Чтоб ел по-человечески, а не чревоугодничал в ресторане. Или вы сами туда хотите? Где пожирнее да повкуснее?